— Ну, пошли! — сказал капитан старшему, поворачивая к посту.
Он был доволен. Эта элементарная игра в общих чертах соответствовала его идее перенесения патрульной службы в глубину территории, чтобы обеспечить пространство для маневра. Линейная охрана, открытое движение по самой полосе при неизменно повторяющихся в одно и то же время действиях не давали результатов. Капитан представлял себе схему, которую они с Никелевым разработают сегодня же вечером, и тренировки в последующие дни. Необходимо было такое взаимодействие между постом и патрулями, которое могло бы обеспечить быстрое обнаружение, преследование и обезвреживание врагов. Игнатов уже видел эту схему в укрупненном масштабе — схему, охватывающую весь Красновский пограничный участок.
16
К семи часам утра дождь кончился, небо прояснилось. Молочно-белый туман стлался в низинах, На зеленом ковре черничника сверкали круглые капли дождевой влаги. Через поляну скачками пробежала белочка и словно взлетела по гладкой коре сосны.
— Сержант Никелов сказал, если кто убьет белку, у тога мать умрет. Это правда?
Тимчо дернул поводья, чтобы догнать капитана. Два откормленных коня коснулись друг друга боками и, фыркнув, резко подняли головы — дорога была слишком узкой, чтобы двигаться рядом. Игнатов приотстал. Только потом ответил:
— Не знаю, мой мальчик. Я никогда не убивал белок. А моя мать, Тимчо, давно уже умерла… — Он посмотрел на ехавшего впереди паренька в солдатской форме и продолжал: — Ее расстреляли полицаи в марте сорок четвертого. Бабушка Геня, так ее звали в селе… Она была строгая, сильная женщина. — Игнатов вздохнул, потрепал гриву Кома. — Эх, Тимка, мал ты еще, чтобы понять, как велик грех сына этой славной бабы Гени. Мой грех, Тимка! Два раза подарила она мне жизнь: первый — когда родила, а второй — когда полицаи гнали ее под штыками к тайнику, где прятался я с двумя партизанами. «Нет его, — сказала она и остановилась. — Дальше я ни шагу не сделаю, собаки!» Полицейский скомандовал: «Пли!» — и она, бедная, рухнула под грушей — той самой грушей, на ветку которой привязывала когда-то люльку, где пела нам протяжные фракийские песни.
Выехав на поляну, пересекли ее и начали спускаться по крутой тропинке, извивающейся в буковом лесу. В начале ее капитан всегда спешивался и вел коня вниз под уздцы. Тропинка вдруг исчезла среди обломков камней и корневищ буков, сваленных бурей. Но Игнатов часто ходил по здешним серпантинам и потому уверенно двигался к низине, где через час они могли отдохнуть у лесничего и попить парного молока.
Спустились к реке. Шли берегом почти километр, пока не увидели за соснами железную крышу лесной сторожки. Иногда во дворе этого маленького хозяйства мелькали люди в ватниках, далеко разносились их голоса, но сейчас там было как-то пусто и глухо, тишина окружала затаившееся лесничество. Лишь время от времени над головами пограничников проносились пестрые птички — крылья их рассекали воздух со свистом, напоминающим далекий свист пуль.
— Садись! — Игнатов вскочил на коня, оглянулся и, увидев Тимчо уже в седле, пришпорил своего Кома.
Они приблизились к мостку. Тимчо отстал шагов на десять, злясь на Зиту, которая его не слушалась. Он хотел было стегнуть ее, но тут страшный взрыв выбил его из седла. Кобыла встала на дыбы, Тимчо увидел ее мокрый живот, а потом расходящиеся над соснами клубы пыли и синеватого дыма.
Эхо все еще носилось по ущелью, когда Тимчо вскочил. Он бросился к капитану и отпрянул в ужасе: около полуметровой воронки вытянул ноги Ком, из его разорванного брюха вываливались окровавленные лохмотья…
— Тим-чо-о-о!
Мальчик обернулся. Скорчившись, лежал под деревом Игнатов. С его плеча струйкой стекала кровь.
— Мина… Мину подложили, бандиты…
Тимчо наклонился, расстегнул командиру китель и попытался ощупать грудь, но, выпрямившись, испуганно уставился на свою руку, испачканную кровью. Автомат лежал на земле. Тимчо поднял его и снова встал на колени возле капитана.
— Где ты, Тимчо? — произнес Игнатов, пытаясь поднять голову. Его глаза были широко раскрыты, но, казалось, он ничего не видел.
— Вот я!
— Ав-то-мат…
— Вот он, у меня!
— Дай сюда… Ты спрячься. Наблюдай. Они опять придут… Смотри внимательно.