Занин уважал Пармака, который провел в пограничье, в засадах, больше любого штабного офицера. Он никогда не говорил «не могу», никогда ничего не боялся — впрочем, страшило его лишь одно: что не ему, а кому-то выпадет удача связать руки Караосману или разрядить в него обойму.
Воспользовавшись занятостью командира — тот все еще говорил по телефону, — Занин наклонился к Пармаку и прошептал:
— Не аллах, не господь бог ему помогает, брат! И в этот раз вы сами ему ворота открыли.
— Потому что не запираем их, как надо, — ответил Пармак, понурившись, и вздохнул.
При бледном свете в кабинете Игнатов выглядел еще более худым, на его обожженном солнцем лице с пулевым шрамом под правой скулой пробивалась черная бородка: последние три-четыре дня у него не было времени даже поспать, и сейчас, встав из-за стола, он неловко потер рукой подбородок, покрутил головой и, подходя к Пармаку, сказал:
— Вот, дружище, что у нас на границе делается. Язви ее… — Сев в кожаное кресло, доставленное сюда со старой таможни, он опять покрутил головой и, усмехаясь, продолжал: — Высшие и низшие инстанции ругаются. Ты уж прости, что я твоих людей в школе задерживаю. Надеюсь, коммунисты там подают пример да и другие осознали важность момента… Разве высчитаешь, где и когда этот бандит «расцветет»?
— Эти «цветочки» там распускаются, где их не топчут! — засмеялся Пармак.
— Вечно ты бьешь по больному! — Капитан мрачно взглянул на Пармака. — Из штаба дивизии звонили — ругали меня, из министерства требуют, чтобы мы им сказали, когда наведем порядок в пограничной зоне, ты мне — то же самое: «цветочки» не топчем!..
— Ничего, Пармак, растопчем! — сказал Занин, потирая ладони. — Не сегодня, так завтра.
— Больно уж ловок этот тип, — задумчиво сказал Игнатов, гася окурок.
— Два раза по шесть месяцев учился, вышколили, — добавил Занин. — А сейчас он действует под руководством очень опытного американского разведчика, майора Грейса…
— Да он с детства такой! — вмешался Пармак. — У тебя на глазах крадет, а ты доказать не можешь! У Балиаговых, помню, увел стадо из загона — как говорится, прямо из-под носа. Перегнал через границу, а утром с ними же по горам ходил, искал. Он у греков ходжой был, в Кавале — корчмарем… С Саиром, вы ведь знаете, господин подпоручик, убили немецкого офицера из-за золота. Немец тоже награбил, конечно, вот они его к праотцам и отправили…
Звонок телефона прервал разговор. Игнатов выслушал кого-то и положил гудящую трубку на аппарат.
— Дождь смыл следы… Поиски продолжаются в районе пятого и шестого постов.
— Господин капитан, завтра у нас сенокос. Людям…
Пармак хотел предложить освободить группу, и Игнатов это понял.
Взглянув на Занина, капитан сказал:
— Не вижу больше смысла держать людей. Отпускай их, Пармак. Но и во время работ пусть каждый помнит свое задание. Наблюдайте за районом. По мере надобности обращайтесь за содействием к пятому посту. Ну, иди… Прости уж нас!
Пармак пожал Игнатову руку и, уже подойдя к двери, приостановился. Обернувшись, сказал, усмехаясь:
— Мы-то, господин капитан, простим друг другу, а вот он, Караосман, не прощает!
Когда Пармак вышел и затопал по лестнице вниз, Игнатов сказал, закуривая новую сигарету:
— Эх, мне бы еще десяток таких, как этот!
— Вы ему верите? — Занин испытующе смотрел на него.
— Безоговорочно!
— А ведь они с Караосманом вместе холостяковали.
— Ну и что? У нас в отряде у одного партизана брат полицаем был.
— Во время фашистской оккупации Беломорья[2], — продолжал подпоручик, — Караосман открыл корчму в Кавале. В это время брат Пармака, Тахир, участвовал в работе боевой ремсистской[3] группы, поджигавшей склады бензина. Случился провал. Тахир находит Караосмана, и тот его укрывает! Однако вечером, подождав, пока Тахир уснет, связал ему руки и передал немцам. Через неделю фашисты расстреляли парня. Так что на Караосмана надо смотреть не просто как на какого-нибудь контрабандиста или уголовника, но и как на лютого врага нашей новой власти. Не случайно майор Грейс именно его выбрал среди прочих изменников — видно, задумал сделать из него первоклассного шпиона.
— Насчет Караосмана — ясно. Но мне непонятно, что же, в сущности, делал там в это время Тахир.
— Да был обыкновенным солдатом, рядовым болгарских оккупационных войск в Кавале.
— Да-а… Эта история заставляет меня еще больше верить Пармаку.