— Нельзя ли побыстрее? — спросил он.
— Дорога плохая, господин урядник! — ответил солдат и нажал на педаль газа.
Коляска мотоцикла затряслась сильнее, будто плыла по бурному морю, все вверх, к густым, чернильно-синим волнам наплывающей ночи. По обе стороны дороги тянулись изрезанные скалистые гребни — белые, словно специально выбеленные, бесконечные и пустые, они сливались наверху с синевой ночного неба и казались неведомыми великанами, склонившимися над дорогой.
Оставалось еще два поворота, вот-вот должны были показаться огни города.
— Медленно едешь, парень! — прошипел Славеев.
— Дорога неровная, господин урядник, — повторил солдат виновато и вдруг почувствовал, как Славеев, нащупав в его кобуре парабеллум, выхватил его. Попытался повернуть голову, спросить, в чем дело, но суровый голос за спиной заставил его замереть.
Дальше все развивалось с головокружительной быстротой: солдат нажал на тормоз, урядник сбросил его о мотоцикла, отдал пистолет бандиту, который обернулся и ударил Славеева кулаком в подбородок. Солдат видел, как урядник направил на бандита дуло автомата, но раздался выстрел, и Славеев свалился на груду щебня.
Солдат приподнялся, в ужасе ожидая, что и в него сейчас выстрелят, но бандит схватил его за пояс и подтолкнул к мотоциклу.
— Садись, разворачивайся, — приказал он, вскакивая в коляску. — И назад, в Красново!
Мотоцикл взревел и понесся обратно.
32
Казаку не много времени понадобилось, чтобы сломить недоверие Саира, приведенного доктором черт знает с какой целью. Они почти подружились. Не зная, чем бы заняться, пока принесут поесть, Казак предложил Саиру погадать ему. Встав на колени около кушетки, он всматривался в ладонь Саира.
— Ой, ой! Долгая жизнь у тебя, парень, — стараясь подражать старой цыганке, говорил он, и это очень смешило Саира. — Но какая неспокойная! Ой, ой, и все-то ты дело имел со смертью, но всегда от нее убегал. Далеко ходил и далеко пойдешь, но она все время за тобою ходит, как тень, подстерегает тебя, чадо! Одна женщина о тебе думает, по ночам плачет, но уже становится на другой путь. Есть у тебя друг, да только не друг он тебе. От него, чадо, нужно тебе беречься. Зарежешь трех куриц, сваришь кофе на их крови и той женщине, что о тебе думает, дашь напиться, чтобы она к тебе вернулась. Много еще будешь страдать, но скоро весть от нее получишь.
— Какую весть?
— Плохую.
Болтая первое, что придет в голову, Казак уголком глаза наблюдал за Саиром и чувствовал, что тот ему верит.
В замке щелкнул ключ. Казак сел на свою постель, насвистывая. Дверь открылась, вошел доктор. Поздоровался весело:
— Здравствуйте, друзья!
— Здравия желаем, — ответил Казак, а Саир промолчал, уставившись в потолок.
— Вот она, военная дисциплина! — воскликнул доктор. — Браво! — Он повернулся к Саиру, пощупал его лоб, сказал шутливо: — Да, все в порядке. А теперь идемте-ка со мной. Мне нужна одна маленькая услуга.
Саир сунул ноги в царвули, неохотно поплелся вслед за доктором.
— А вы, молодой человек, отдыхайте. Я принесу вам ужин, — сказал Кабаков, запирая дверь.
Доктор с Саиром спустились вниз и через узенький коридорчик вышли из дому. Позади виллы, за оранжереей, которая почти упиралась в реку, зияла глубокая узкая яма. Около нее лежали лопаты и ломик. Выброшенная из ямы земля была совсем свежей. Кабаков сказал!
— Нужно расширить — приблизительно на метр! — И, выдержав удивленный взгляд Саира, продолжал: — Нужно расширить, дорогой! — Потом покачал головой и добавил: — Солдатик наверху, насчет которого, я вас предупреждал, чтоб вы с ним не разговаривали, — любовник вашей жены. Подпоручик Занин прислал его сюда, чтобы он за нами шпионил. Понятно теперь, зачем нужно копать?
— Солдат?
Саир опустил голову, постоял так, взял лопату, и глава его, устремленные на доктора, сузились.
— Не смотрите на меня, а беритесь за работу. Все нужно закончить сегодня ночью. — Кабаков повернулся и заторопился ко входу в дом.
Саир, рыча, воткнул лопату в светлую глину. «Сваришь кофе на крови трех куриц и той женщине дашь! — процедил он сквозь зубы, копая все более яростно. — Сварю я тебе кофе на крови! Я тебе покажу, подожди, сукин сын!»
Оставшись один, Казак перебрался на Саирову кушетку, откуда было лучше видно небо, закинул ногу на ногу и, глядя на плывущие белые облака, вспомнил Доту. Это была студентка из Братиславы, с которой он учился и которая, наверное, навсегда покорила его сердце. «А что же будет дальше? Нельзя ведь всю жизнь жить только письмами!» Он вспомнил о лете, проведенном на берегу Дуная, тогда они мечтали о долгом путешествии, весь мир волшебно распахивался перед ними, все цвело, все пело, умирало и снова возрождалось только для того, чтобы они могли быть вместе. «Действительно, а что же дальше?» — спросил себя Казак и стал что-то напевать.