— А что, рана сама не заживет? — спросил Галин.
— Нет, будут брать кожу с ягодицы. Медицина! Вырежут соответствующую заплату и пришьют. Только нужна швейная машина «Зингер».
И новый пациент остановился перед зеркалом и долго вглядывался в свое отражение усталым испуганным взглядом.
— Жизнь проверяет нас… Если я не ошибаюсь, вы тоже обожженные? Ничего, заживет как на собаке, — бормотал новенький таким тоном, словно речь шла о небольшом расстройстве желудка.
— У нас так, мелочь, — в тон ему вставил Галин. — У вас дело гораздо сложнее — заплата.
— Уронил кипящий чайник, и вот результат. Вышла из строя правая рука, именно та, которая мне больше всего нужна. Сапожник я, в мастерской «Срочный ремонт» работаю.
— Что, частная лавочка? — спросил Галин.
— Наша мастерская — кооперативное предприятие. Вот я думаю, а почему с моей ягодицы? А почему бы не взять с бедра какой-нибудь медицинской сестры? Была бы, по крайней мере, новая кожица, гладил бы, как чужую жену, — сказал новенький и громко засмеялся, но тут же замолчал, зажав рот. Он посмотрел на неподвижно лежавшего Кирилла и добавил: — А этот… бедняга.
Кирилл простонал: два свободных от бинтов пальца нервно зашевелились, и Галин хотел уже новенького отругать. В это время стекла в окнах зазвенели, раздался гром. Лето обещало быть дождливым. Но на этот небесный гром земля молчала.
«Эх, нет никого там… Кирилл был старшим стрелком-ракетчиком, умел ладить с ребятами, а сейчас они уже дезертировали, — рассуждал про себя Галин. — Кириллу очень плохо, так тяжело, что он даже повернуться не может. Ему и не следует слышать этот гром».
— Может быть, включить музыку?
— О-о-о…
— Если согласен, дай знак пальцами. Хорошо?
Из приемника полилась легкая музыка. Грустная, она отвлекала от прошлого.
— Я тебе вот что скажу, коллега. Все пройдет, останутся только воспоминания о пережитых мучениях. Не знаю, следует ли слушать музыку, которая расслабляет и утомляет? — задумавшись, спросил новый. — Какая-то популярная песенка…
— Нет, это не популярная песенка, — ответил ему Галин и начал искать новую волну. Вдруг Галин услышал голос диктора и почувствовал, как сердце у него сжимается. — Кирюша, это о тебе!
— А-а-а, шам… — промычал в ответ Кирилл, и пальцы его медленно зашевелились, словно о чем-то просили.
Передавали очерк о Кирилле и Галине. Кто же его подготовил? Уж не тот ли, от которого попахивало мастикой?
Голос из приемника продолжал:
— «Иногда нас постигают огорчения и досада, порой бываем недовольны, что в магазине нет свежей колбасы или свиных отбивных, что с фруктовых прилавков исчезли алжирские лимоны. Мы ворчим — это наше право. Злимся, когда нас толкнут в автобусе по пути на работу. Но почему мы забываем, что жизнь оценивается другими критериями? Взять, к примеру, обычные будни. Какой в них героизм? Можно ли извлечь золотое зерно из того поведения, которое каждодневность делает незаметным? Так давайте послушаем рассказ о людях, которые…»
— Кирюша, ты спишь? — наклонившись к нему, спросил Галин. — Об этом празднике я мечтал, ты понимаешь? Когда ты умираешь и тебя провозглашают героем — это одно, и совсем другое — когда слышишь сам…
Галину хотелось внушить Кириллу, что то, что произошло с ними, не простая нелепость… Нет, это скорее судьба, которая благоволит к тем, кого любит.
Радиопередача продолжалась:
— «…Праздник приближался к концу, когда пришло испытание. Одна ракета задержалась в стальном гнезде. Кирилл вновь плавно двинул ручку «Пуск».
Ракета не двигалась.
Кирилл подошел к пусковой установке, за ним последовал Галин — руководитель операции по воздействию на градовые облака. В тот день Галин находился близ ракетной установки и наблюдал за пуском ракет.
«Электрическая цепь нарушена, товарищ майор», — спокойно доложил Кирилл.
«Сейчас мы ее исправим!» — ответил Галин и направился к пусковой установке.
«Товарищ майор, вернитесь!» — скомандовал командир установки и преградил путь Галину. Майор в замешательстве остановился, а Кирилл протянул руки, чтобы убрать неисправную ракету с пусковой установки.
И случилось непредвиденное: ракета взорвалась! Взрыв был ослепляющий и оглушительный. Кирилл оказался голым, его нейлоновая рубашка расплавилась, словно восковая свеча, брюки горели. Майор Галин облокотился на установку…»
— Врет, — засмеялся Галин, — но как врет! Не облокотился, а просто растянулся на бетонированной площадке.
Кирилл, казалось, оставался равнодушным к радиопередаче. Вошла доктор Паскалева, но Галин не сразу заметил ее. Он продолжал спорить с журналистом: