— Редко. Давно прижился в городе. Да что там! Давай спать, во время болезни нужно больше спать.
С утра наступала духота, хотя все окна были открыты настежь. В разгаре лета в полях созревала рожь. Галин подолгу смотрел вдаль. Приближался день выписки из госпиталя, он боялся минуты, когда выйдет из госпитального садика на бульвар. Он выйдет, а Кирилл? Ему придется проваляться еще месяца два. Галину казалось, что ему предстояло совершить бегство. Кирилл был достаточно терпеливый и упрямый; соболезнования окружающих не утешали его. Галин должен был написать объяснение начальству. Версия о том, что ракета была неисправна и взорвалась от грозового разряда, казалась ему несостоятельной. Обстоятельства требовали тщательного анализа и поиска причины, потому что в очередной раз она может привести к более тяжелым последствиям. Его мучило сознание вины, он пытался разобраться в случившемся в тот же день. После катастрофы страх и сомнения охватили людей; беспокоили Галина и выводы представителя министерства, который привез с собой вентилятор и распорядился установить его. Рассказала ему обо всем его жена Леда. Он слушал жену, глядя на ее прическу; в ее словах и взгляде улавливалась раздраженность женщины, потерявшей веру в добро. По углам шушукались о том, что он, Спас Галин, допустил к сложной и опасной технике неподготовленных ребят; он подтолкнул их в огонь, вместо того чтобы удержать. Конечно, и сам руководитель дорого, очень дорого заплатил за случившееся, но во что вылилась его оплошность для других…
— Ты рискуешь, ты стараешься изо всех сил, но вместо благодарности люди осуждают тебя, — сказала ему Леда. — Как только поправишься, уходи в отставку.
Все женщины на одну колодку. Дана тоже твердит свое: «Нет, о полигоне не может быть и речи».
Леда взяла на себя роль наставника, который имеет власть приказывать и распоряжаться судьбой супруга, по крайней мере сейчас, когда он находился на больничной койке. Галин прикладывал к губам палец и повторял: «Не надо нервничать напрасно». Скоро Спас выпишется из госпиталя. Куда же ему идти? Может быть, следует послушать Леду и покинуть полигон? Он как-никак крестьянин. Если бы его спросили, забыл ли он крестьянский труд, он бы ответил: «Пот, в котором проступает соль, соленый пот матери, и деда, и многих других навсегда остается в памяти!»
Это лето наступало бурно, с грозами и дождями. Если бы стояла жара, ракетчикам было бы спокойно.
Однако спокойствие это очень коварно для человека, который томится в ожидании грозы во время дежурств, ибо у него начинаются миражи.
В дни посещений их навещали близкие и знакомые, приносили различные лакомства. Они входили в палату озабоченные, с мрачными лицами и, казалось, испытывали неловкость оттого, что были здоровыми. Галин отметил про себя (болезнь обострила наблюдательность), что посетители смущенно озираются по сторонам, это было похоже на плохо прикрытый страх: не дай бог оказаться в этих стенах. Кирилл все еще носил на глазах повязку и говорил, словно плакал, когда к нему приходили его дети, одетые в белые кофточки и короткие бархатные штанишки. «Вам нельзя разговаривать, — предупреждала сестра Динчева, — слезы мешают ранам заживать».
Кирилл проглатывал застрявший в горле комок, стискивал зубы, чувствуя прикосновение сухих теплых ручонок своих детей.
В один дождливый понедельник Галин воскликнул:
— Мы поправляемся не на шутку!
— А как же иначе? — добавил сапожник, рассматривая грушу, которую собирался съесть. — В каждом трудном деле наступает конец. Вы, друзья, снова будете стрелять, слушайте меня.
Кирилл молчал: он крепко сжал раненые губы.
«Верит ли он мне?» — посмотрев на него, подумал Галин.
Кирилл уже понемногу мог говорить, но ему еще трудно было улыбаться. Он так долго молчал и ему так хотелось выговориться, что слова лились, словно из рога изобилия.
«Он смотрит на меня так, словно только увиделись, — думал Галин, — а я готовлю ему сюрприз».
С лица Кирилла сняли повязки. Он стал видеть. Галин очень обрадовался этому. Больше всего он боялся за его глаза. Зрение Кириллу спасли амальгамированные очки, которые дала ему Тона утром в тот злополучный день. Если бы не это, сидел бы перед ними теперь слепой.
— Я разговаривал с начальством по телефону, — сказал Галин, — ты награжден туристической путевкой в Италию. Как только поправишься, сразу оформляй документы.
Кирилл повернул к нему покрытое пятнами лицо, но ничего не ответил.
В это время открылась дверь, в палату вошел человек в серых шароварах старинного крестьянского покроя и в антерии[7].