— Добрый вам день, — приветствовал он всех.
— Да ты не с Северного ли полюса явился, дружище? Тут настоящий экватор, а ты вырядился в шерстяное одеяние! — ответил на приветствие сапожник.
Чтобы не вызывать сомнений у клиентов в искусстве своих рук, портной носил одежду собственного пошива.
— Тепло или холодно, я всегда так хожу. По пути сюда остановили какие-то шарлатаны, крутили-вертели меня, щелкали фотоаппаратами.
Галин уже знал, как старый портной встретил сообщение о взрыве и его последствиях, — он вышел из своей мастерской и начал рвать в клочья свою одежду. Прибежала Дана и увела его. Она подумала, что ее свекор сошел с ума, так как, кроме слов «Сгорел, сношенька, сгорел!», он ничего не смог сказать.
Отец Кирилла, увидев сына, сдержал рыдания, но на глаза накатились слезы.
— У тебя есть дети? — спросил он Галина.
Этого вопроса Галин боялся, но ждал его, знал, что когда-то бросят ему этот вопрос в лицо и он будет обязан на него отвечать.
— Был у нас мальчик, — ответил Галин, нажав на выключатель вентилятора. — Потеряли мы его, когда ему было восемь лет.
Кирилл повернулся к Галину с улыбкой, словно извиняясь за бесцеремонность отца, и сказал:
— Татко играет в сельском ансамбле, они ездят с с концертами аж до самой Молдавии. Ты почему не захватил с собой мандолину, татко?
— Я принесу ее с собой в следующий раз, — пробормотал портной.
— Я хочу знать имена тех людей, которые пришли вам на помощь, — сказал вдруг отец Кирилла. — Я готов всю жизнь шить им одежду бесплатно.
— Какой-то человек с поля… бросился к нам, — ответил Галин.
— Вы его знаете?
— Нет, татко, — ответил Кирилл.
— И не поинтересовались, кто он? — спросил старик.
— Мы его найдем, как только выйдем отсюда, — пообещал Галин.
— Нельзя оставлять человека без внимания, — вставил новенький, поглаживая едва приросшую пересаженную кожу.
«Чем же заниматься после выписки?» — с тревогой подумал Галин. Всякий раз, когда он начинал думать об этом, у него от волнения поднималась температура.
…Память хранила воспоминания о людях, которые были счастливы оттого, что их фотографировали; они спорили о достижениях технического прогресса, об изобретательности человека, а все кончилось страхом, испугом. После взрыва все вокруг замерло, ракетная площадка опустела, инстинкт самосохранения словно пришпоривал удирающих людей. Люди лезли через ограду из колючей проволоки, прыгали через канавы, некоторые даже забыли о своих машинах, запаркованных у моста…
Новенький нарушил его размышления:
— Вот лежу я здесь с этим куском новой кожи. Чужая она, хотя теперь и моя. Здоровье ни за какие деньги не купишь. Выпишут меня отсюда, отправлюсь в путешествие по земле. Вы даже представить себе не можете, ведь я еще не был на море!
— А что ты хочешь увидеть? — спросил Галин.
— Я мало что видел! — Сапожник оживился, заметив в дверях доктора Паскалеву. — Входите, доктор, мы вас давно ждем!
— Когда меня выпишете, доктор? — спросил Кирилл, спуская ноги с кровати.
— А ты не торопись! — ответила она. И обратилась к Галину: — А вы готовитесь к выписке? Ваша кожа в хорошем состоянии, раны зажили. А как ваша заплаточка? — спросила Паскалева у сапожника.
— Корявая. Я надеюсь, со временем отшлифуется и примет цвет такой же, как остальная кожа.
— Цвет у нее твой… А какое это имеет значение, Лазеров?
Галин уловил ее неожиданный взгляд, в котором скрывалась просьба или удивление.
Паскалева направилась к выходу, у порога повернулась, и Галин снова увидел мольбу в ее больших, красивых глазах.
Кирилл рассматривал себя в зеркальце с фотографией Лили Ивановой на обратной стороне. Он тщательно изучал свое лицо. Оно было изуродовано огнем, рубцы, словно борозды от плуга, тянулись к ушам и шее. Страшные пятна обезобразили его руки.
— Эх, какой же перезревший помидор из меня вышел! — проговорил, со вздохом Кирилл, спрятал под подушку зеркальце, лег на спину и глубоко задумался.
«Видимо, он сломлен. Неужели появился на свете еще один равнодушный человек? Очень часто невзгоды не закаляют, а подавляют человека, делают его злобным или равнодушным. Лучше быть злым, чем равнодушным», — думал Галин. Галину вдруг захотелось напиться. Редко у него появлялись такие желания, но сейчас бутылка коньяка «Плиска»… Выпил бы, может быть, удалось связать порвавшуюся ниточку с Кириллом.
— Ни в какую Италию не поеду до тех пор, пока не отрастет борода. Как думаете, пойдет мне борода? — спросил Кирилл.