— Я думаю, что партизанская борода тебе очень пойдет, — посоветовал ему новенький.
— Только смотри не стань похожим на тех, которые болтаются по кафе, — предупредил Галин.
— А что, разве это плохо? Поглаживай себе бороду, попивай кофе, и никакая тебя молния не ударит…
Новенький заерзал под одеялом ногами.
— Будешь ходить по Риму, можешь увидеть и самого папу, он тоже носит бороду.
— И чего вы пристали со своими папой, кафе! — засмеялся Кирилл.
Галин медленно вытащил содержимое несессера и подумал: «Смеется — это хороший признак».
— А знаете, ребята, недавно я прочитал про одного ламу о том, как он сжег себя добровольно. Может быть, была зима, и он хотел согреться, сжигая свое глупое сало, — шутливо проговорил сапожник.
— Послушай, — обратился Кирилл к Галину, — я считаю, что взрыв произошел не от грозового разряда…
Галин от неожиданности чуть было не порезался безопасной бритвой.
— А что ты думаешь по этому поводу? — спросил Кирилл.
— Что мы недосмотрели? Спроси лучше себя, Кирилл. Мне кажется, прежде чем бежать и заниматься… — Галин умолк, подумав, что Кирилл взрослый мужчина и не нуждается в чьих-то советах.
С улицы донесся вызывающий женский смех, и новенький выглянул в окно и цокнул языком:
— Отсюда все женщины мне кажутся ужасно красивыми. Только вот на таком расстоянии не позволяют ничего лишнего.
— Позволяют, позволяют, только кому и когда? — вдруг вмешался Кирилл.
— Женщины сегодня курят, как старые цыганки. Ты погоди, придет время, и начнут отпускать бороды, — не умолкал новенький.
— Любая женщина может быть красивой, — задумчиво проговорил Кирилл, — только это надо уметь увидеть.
Жены вошли почти одновременно в палату, словно им было необходимо вместе предстать перед своими мужьями. Вытащили свертки с книгами и сладостями, хотя было запрещено приносить продукты. Леда опять стянула волосы в пучок, под глазами появились морщины и синяки. Она выглядела гораздо старше своего возраста. После смерти сына у нее заболело сердце и что-то в ней надломилось. Галин с женой даже боялись говорить о втором ребенке. Сейчас она держала под руку Дану, которая с каждым днем пухла как на дрожжах.
«У Кирилла будет третий ребенок, а у меня ни одного», — подумал Галин и сразу понял, почему Леда проявляла такую заботу о беременной. Галин знал, что в школе Леда была уравновешенной, как и он, но, когда они оставались дома, вдвоем, их одолевала зловещая тишина. Они даже не пытались заполнить ее разговорами. Им не удавалось вернуть то терпеливое согласие, которое согревало их прежде.
Странно, сегодня она казалась ему какой-то успокоенной и бодрой. Может быть, близость Даны благотворно подействовала на Леду?
— Будем крестными ребенка… Мы уже договорились с Даной, — сказала Леда. — Назовем ребенка редким именем, например, Жейна, Сирма.
— Мне почему-то кажется, что у вас будет девочка, — пророчески заявил Галин. — Я от своей бабушки унаследовал искусство узнавать по походке женщины, кто у нее родится — мальчик или девочка.
Кирилл молча улыбался и смотрел на Дану. Она отвечала ему взглядом, говорящим, что все хорошо, ее рука нежно сжимала руку Кирилла.
— Не надо смотреть на меня таким завороженным взглядом. На женщину в моем положении нельзя смотреть так, — прошептала Дана.
— Правильно, — одобрил Галин, — есть добрые и недобрые глаза. С детских лет помню одного человека: у него были такие страшные глаза, если он взглянет на летящую птицу, она камнем падает на землю. — Он был доволен: Леда была здорова, Леда волновалась, словно ей предстояло рожать.
Галин и Кирилл проводили жен до главного выхода, затем, как это было заведено в последнее время, направились в госпитальный парк. По аллеям сновали сизые голуби, перед родильным отделением серьезно-счастливые отцы принимали из рук своих похудевших супруг новорожденных.
— Как вы разобрались с Даной? — спросил и тут же замолчал Галин, понявший вдруг, что этого спрашивать не надо было.
Кирилл остановился у фонтанчика.
— Да ничего, как-нибудь уладим. Она у меня не очень капризная, — ответил он.
— Только, только бы… — Галин пустился на хитрость: ему хотелось показать, что вопрос о счастье не снят с повестки дня и для него самого.
Они медленно шли по аллее парка. С гор спускалась животворная вечерняя прохлада. Они подходили к своему корпусу, когда от главного входа приблизилась машина с зажженными фарами, сбавила скорость и остановилась. Из машины вышел мужчина в белой рубашке с галстуком и портфелем. Его маленькие ушки плохо сочетались с плоским и широким, как противень, лицом. Галин сразу вспомнил: это был тот, кто больше всех позировал перед кинокамерой и громко спорил о преимуществах технического прогресса, а потом первым исчез, проявив необычайную быстроту. А у этого человека, надо сказать, был солидный животик.