Облака уплыли на восток, и небо стало ясным. Этой ночью, около одиннадцати часов, ожидалось лунное затмение. Данаилу хотелось посмотреть, как померкнет молодая луна, как погрузится в немую тишину. Тревожно пропели петухи, завыли собаки. На западном небосклоне пролетел метеорит, прогремел гром и затих. Данаил побежал в аллею из канадских тополей. Ему было хорошо, масса горлиц сидела на земле, хоть руками бери. Он спустился на плац, расположенный за зданием для автомобилистов, раздав каждому по птичьему перу, объявил: «Сейчас, ребята, будет продемонстрирован показательный полет».
— Погоди, уже начинается, — тронул кто-то его за плечо.
Двор был заполнен высыпавшими из казармы солдатами. Луна зашла в тень, и землю окутал мрак. Солдаты немножко постояли и начали расходиться по казармам — они были несколько разочарованы небесным явлением, оказавшимся не таким уж интересным. Данаил сел на скамейку около акации и потянулся. В его кармане шелестело письмо от Васеты… И перед ним воскресали картины. Стефка выходит замуж. Данаил однажды ходил с ней на концерт в своем родном городе. Она была в длинном, до пят, платье, в руке китайский веер, волосы свободно распущены по плечам. Пока шел концерт, он держал ее пальцы в своей руке и нежно пожимал, а она еле-еле отвечала на его пожатия. Водил он ее и на выставку в окружном центре. Остановились они перед картиной одного известного художника — нагромождение домов старинной постройки, с эркерами, жаркое многообразие, захватывающее дух. И каждый дом, каждая изба спешили похвалиться своей неповторимой красотой.
— Да, такой красотищей нельзя не восторгаться! — воскликнул Данаил. — Разве можно их сравнивать с современными блоками? В чем же причина? — продолжал он, показывая на фасады современных домов. — Чего у нас не хватает — умения или времени? Блок… Не дом, а блок — вот что мы строим.
— Что, а разве плохо?! — удивилась Стефка. — Имеются все удобства. Ванная, кухня, столовая, спальня. Уж не хочешь ли ты вернуться к этим древним халупам?
Он чувствовал ее близость, однако в груди у него еще не загорелся огонь того единственного чувства, когда лучше, чем она, никого нет во всем свете.
— Ты что-нибудь знаешь об этом художнике? Он очень знаменитый! — сказал Данаил.
В ответ она только усмехнулась:
— Сейчас я познакомлюсь с ним. Вот его автопортрет. Здравствуй, великомученик! — показав язык задумавшемуся мужчине в берете и с четками в руках, проговорила Стефка. — Ах, миленький, он очень похож на хитрого святого, нарисован, будто видит что-то закрученное.
— Сама ты закрученная!
— Ты что, меня ревнуешь? А как мне хочется мороженого! — проговорила девушка, глотая слюну, когда они стояли перед одним натюрмортом.
Они пошли в ближайшее кафе. Заказали две большие порции мороженого с орехами и свежезамороженными ягодами; белые молочные шарики искрились едва заметными кристалликами.
— А теперь — на футбольный матч. Канарчане играют с левсковцами. На матч, на матч…
Если бы она захотела залезть на какую-нибудь заводскую трубу, Данаил угодливо исполнил бы и это ее желание.
На стадионе, окруженном овальным ожерельем из пирамидальных тополей, они чуть не потерялись среди болельщиков. Стефка посылала воздушные поцелуи центральному нападающему, когда он красиво забил гол. Данаил коснулся ее плеча и потряс, но она ни на что не реагировала. В ходе матча она все-таки не удержалась и показала ему свои острые маленькие зубки, сделав при этом кислую гримасу:
— Ты зачем пришел на стадион? Чтобы молчать как рыба? Те, в желтых футболках, — мои любимцы.
…Сияла луна, ее тоненький серп рассекал ночной мрак. По железной дороге снова прогрохотал поезд — на этот раз товарный. Данаил отправился в казарму. Войдя, он увидел спящих товарищей. Большинство спали разбросавшись, без одеяла, кто-то в глубине казармы храпел, и странно, никто не ругался. Дьявольщина, куда девался сон? Через окно он смотрел на кусок чернильного неба, на лунный пейзаж.
Нет, ему не спалось.
По сути дела, Стефка открыла ему глаза на те земные радости, в которые он раньше не верил. Однажды, когда они гуляли в парке на берегу реки, она сказала ему!
— Дечко, поцелуй меня! Да уж не выросли ли и у тебя, как у бабы Елки, шипы на плечах? Вздыхаешь, как она, целый вечер.
Он неловко обнял ее, она обхватила его голову двумя руками и пристально посмотрела ему в глаза.
— Сосунок! Какой же из тебя любовник? Ты даже как следует поцеловать не умеешь. Хорошо, обязуюсь каждый вечер давать тебе уроки. Согласен?
Не мог он на нее сердиться и упрекать. Она как майский ветерок — как укротишь такую?