— Да отпустите вы их, Валентин Петрович, — неожиданно приходит на помощь тот, от кого её совершенно не ждали. Крюков говорит так громко, что тут же привлекает внимание. И, дождавшись, когда большинство, включая учителя, удостоят его своим взглядом, продолжает: — Всё равно играть не будут, а так хоть баскетбольные кольца целыми останутся.
Макар чувствует, как напрягается рядом брат, но вовремя успевает перехватить, чтобы тот не выдал чего-нибудь этакое. Лучше уж проглотить и выйти, чем ругаться и сидеть, мучаясь и реально протирая штаны на скамье под тихое девчачье шушуканье.
Спорить он собирается лишь в том случае, если брата отпустят одного. Знает он как Костя сходит. И что скажет, если дойдёт до пункта назначения. Правда медсестра у них нормальная, всё равно должна сунуть градусник и отправить домой. Если Костя, конечно, не вывернется. Не любит он почему-то домой один ходить.
— Идите куда угодно, — отмахивается Валентин Петрович, тут же теряя интерес и отворачиваясь. Лишь напоследок бросает: — Только чтобы по школе не слонялись!
Из спортивного зала они выходят под скрип кроссовок и стук мяча. А стоит прикрыть дверь, отделяющую зал от ведущего к раздевалкам коридора, как Костя прилепляется к стене и двигается уже по ней.
— Просто пить и спать, да? — едко замечает Макар, когда они, покинув спортзал, поднимаются по пустой лестнице на этаж выше. Попытка забрать свои вещи из раздевалки провалилась, так что Костя идёт налегке, правда даже в этом случае налегает на перила так, что те протестующе поскрипывают. — Ты как?
— Зашибись, — совершенно честно отзывается брат, вываливаясь с лестницы на этаж и улыбаясь.
— Оно и видно.
Здесь, как и внизу, у поста охраны, пусто. Из-за дверей кабинетов доносятся голоса, где-то звучит музыка, обрываясь вопросительным: «Да?». Одна из дальних ламп под потолком недовольно жужжит, подкармливая зачатки головной боли.
— Школа-призрак, — хихикает рядом Костя. — Никого нет, тусклый свет и голоса из ниоткуда, — поясняет он, передёргивая плечами, когда Макар оборачивается, и гораздо тише добавляет: — Может, не пойдём?
— Расскажу матери, что ты не обедаешь в школе, — как можно более равнодушно припечатывает Макар, отворачиваясь. Даже тусклые лампы начинают раздражать, так что он на мгновение прикрывает глаза. Ровно до возмущённого:
— Да обедаю я! — заканчивающегося внезапным кашлем. Макар оборачивается к брату, как раз когда тот снова тянется к шее.
Щлепок по руке оказывается неожиданным для них обоих. А потом Макар, подступив ближе, оттягивает ворот, куда так настойчиво лез брат, чтобы посмотреть что там, и одновременно с этим возвращается к разговору:
— Но она не знает этого. Зато ругаться будет и допытываться, на что ты тогда тратишь деньги.
— Ну, ты и…
— Сам такой, — парирует Макар, не дожидаясь пока брат закончит возмущаться.
Чужая кожа под пальцами колется, хотя здесь не должны расти волосы. Не та часть тела. Да и волос не видно. Только какие-то пупырышки, словно начинающиеся прыщи или «гусиная кожа» от холода. Но и то и другое должно ощущаться совершенно иначе.
Хлопнув брата по плечу, Макар шутит, чтобы не пугать того раньше времени:
— Тебя ёжики недавно не кусали?
— Ёжики?
Пожав плечами, Макар засовывает руки в карманы, прежде чем продолжить путь. Поясняет через пару шагов:
— Ты колешься, колючки видно лезут. А оборотни, как я слышал, через укус свои силы передают. Будешь человеком-ежом. Топать ночью, как стадо слонов, пить молоко вместо завтрака.
Макар и сам не знает, зачем продолжает и откуда это лезет. Просто нервничает больше обычного и несёт всякую чушь, за которую ему позже, вероятно, будет стыдно.
— Ирина Сергеевна, можно к вам? — пройдясь костяшками по двери, заглядывает в медкабинет Макар.
Макар наблюдает за тем, как Костя разувается, сминая задники кроссовок, а потом уходит в комнату в одних носках. Обувь так и остаётся сиротливо лежать посреди коридора. Убрать бы, но Макара хватает лишь на то, чтобы пнуть чужие кроссовки поближе к стене и, также варварски сняв свои, пристроить рядом. Куртка отправляется на ближайший свободный крючок и Макар, собравшийся было шагнуть вслед за братом, приваливается спиной к ближайшей стене, пережидая внезапную слабость.
Дорога от школы до дома не такая уж и долгая, но даже этого хватило, чтобы лишить его последних сил.
Макар прикрывает глаза и тянет руку в сторону, нашаривая на стене рядом с собой выключатель. Промаргивается, когда в коридоре наступает спасительный полумрак, разгоняемый лишь льющимся из окна в кухне тусклым светом, и щупает лоб. Пальцы с улицы чуть теплее всей ладони и голова кажется обжигающей, так что Макар бросает это бессмысленное занятие. Рука не градусник, точно определить не получится. Лучше проверить традиционным способом. Например, как Костя в медкабинете. Сам Макар тогда отказался. Окажись температура ещё и у него и с работы вызвали бы мать или отца. Лишние хлопоты, решил тогда он и предпочёл до вечера справляться сам.
По ногам всё ощутимей тянет прохладной, так что Макар, наконец-то взяв себя в руки, заглядывает в комнату, где скрылся брат, и застывает на пороге.
Холодный воздух упругой волной бьёт в лицо, а внутри скручивается тугой колючий комок. Костя не замечает его появления: так и стоит у распахнутого настежь окна. В первое мгновение хочется чем-нибудь кинуть, но под рукой не оказывается ничего подходящего, так что Макар просто рявкает, насколько позволяет непривыкшее к такой громкости горло:
— Совсем сдурел, придурок⁈ Живо окно закрыл! — замолкает, наблюдая за тем, как брат вздрагивает и медленно оборачивается. Молчит и просто ждёт, пока до Кости дойдёт смысл сказанного.
— Окно. Закрой. Сейчас, — раздельно произносит Макар, когда понимает, что тупить можно ещё долго, а в спину брата дует.
Тот наконец-то отмирает, видимо поняв, что от него хотят, и чуть заторможено разворачивается, выполняя требование. Створки соприкасаются, повинуясь чужим рукам, и Макар удовлетворённо кивает, прислонившись плечом к косяку двери.
— Придурок, — зачем-то ещё раз повторяет он нелестное мнение о мозговой деятельности брата и уже открывает рот, чтобы ещё что-нибудь сказать, но телефон в кармане оживает и приходится отвлечься уже на него.
— Переоделся и в кровать, чудо в перьях, — выдыхает Макар, разворачиваясь к брату спиной и выходя из комнаты. Замирает на пороге на мгновение, когда телефон в руках перестаёт звонить и оборачивается: — Увижу ещё раз открытое окно, расскажу всё матери, раз сам не понимаешь и меня не слушаешь.
— Прости, ма, не успел ответить, — кается Макар, прижимая рукой найденный в аптечке градусник. Балансирует неудобно на табурете, на который умудрился забраться с ногами, но менять позу даже не думает. Как и не собирается рассказывать, почему именно не успел, несмотря на то, что Косте угрожал именно этим.
Уши неожиданно закладывает и Макару приходится сглатывать, чтобы убрать этот неприятный эффект. А потом отчитываться: до дома добрались, учителя поставлены в известность, прогул не поставят.
Прикрыв глаза, Макар опирается лопатками о холодную стену позади, чтобы не свалиться со слишком узкого для выбранной позы стула. Вслушивается в слегка обеспокоенный голос матери. Кивает непроизвольно, когда она уверяет, что не переживает о пропущенных сейчас уроках и здоровье важнее. А потом продолжает отчитываться, словно рапортуя: обед сготовит, таблетки даст. Ждёт, когда же закончится этот лёгкий допрос. И мать не разочаровывает, отвлекается в какой-то момент, а потом сбрасывает, даже не попрощавшись. Как обычно. Видимо просто закончилось свободное время.
— Мама звонила?
Макар вздрагивает. Похоже, он настолько с этим звонком выпал из реальности, что даже не заметил, как подошёл брат.
— Да. Беспокоится.
Костя, в домашних штанах и разношенной футболке с не поддающимся опознанию выцветшим пёстрым принтом, стоит, обняв себя за плечи и подрагивая. Макар опускает взгляд на ноги и выдыхает. Хоть в этот раз брат не пренебрёг тапками.