Белой молнией через всю комнату проскакивает под стол Тихон, видимо решив играть свою роль до конца и не пугать людей внезапными перемещениями.
— Я звал только Алису, — цепляется Лука к переступившему порог Глебу.
Понимает, что надо бы вести себя по-другому: выставить, например, сразу или просто игнорировать, но вместо этого пилит взглядом, невольно чувствуя себя каким-то бараном. Вот только перестать не может. Словно если сделает это, то проиграет в какой-то неизвестной игре.
— Я и сам неплохо прихожу.
«Тоже мне… кошак».
— Лука, я хочу, чтобы он тоже остался, — тихо, но твёрдо просит Макар, давая Луке отличный повод отвернуться, переключив внимание.
— Макар…
Лицо у него уже не такое бледное, как было совсем недавно, и вроде бы стоит радоваться, но… Лука хмурится. Есть то, что говорить при Глебе не стоит, он посторонний и не входит в группу. Макар не может этого не понимать, но…
— Я сказал, что ручаюсь за него.
— Я чего-то не пойму, что происходит? Да, Костя пропал, но в остальном…
— Лука, я хочу, чтобы он присутствовал.
— Пусть его, — раздаётся над самым ухом. Обдает кожу призрачной прохладой. — Ну, узнает он о том, что вы не просто одноклассники и приятели. Доверься, а?
На отца хочется вызвериться. Он же не ради себя упрямится, не допуская Глеба до информации. Однако остальные видимо этого то ли не понимают, то ли не хотят понимать.
«Или не знают» — подсказывает внутренний голос, напоминая, что он ничего не сказала про причину изменений.
«К чёрту! Я просто никому не скажу о том, что увидел в нём потенциал. И с нами не пущу, — сдаваясь, успокаивается Лука. — А если что, пусть сам расхлёбывает».
— Ваше право.
Ощущать себя на перекрестье нескольких взглядов то ещё удовольствие. Лука даже несколько злорадствует, когда фокус смещается и под пристальным вниманием оказывается Макар.
— И что ты узнал?
— Место, где его держат, похоже на подвал, — начинает Макар, забравшись на диван с ногами и подвинувшись в угол, когда Алиса и Глеб сели рядом. — Или пустую кладовку, но под землёй. Маленькая, покрашенная краской комнатка с голой лампочкой под потолком и дверью. Возможно железной. Звукоизоляция хорошая…
Откинувшись на спинку кресла, Лука слушает, как Макар рассказывает про появление старика и про то, как брат вышвырнул его из тела. От последнего факта становится завидно и немного обидно.
Лука косится на замершего неподалеку отца, что тоже слушает, и морщится. У него, потомственного, как оказалось, медиума, «одержимость» вызвала едва ли не панику, а какая-то сова легко сделала всё, что было нужно.
«Это потому что он не считал, что так нельзя» — голосом отца звучит наставление. Лука ёжится от пробежавших по спине мурашек, хотя прекрасно знает — сейчас тело принадлежит полностью ему. И ни одной посторонней сущности там нет.
— А ещё, — вырывая Луку из мыслей, замечает Макар. — Я хотел бы узнать, о каких таких экспериментах говорил старик.
Макар смотрит упрямо и хмуро. Так что сразу становится понятно — он с этой темы просто так не соскочит. И у Луки от этого взгляда сосёт под ложечкой.
Можно соврать. Сказать, что он понятия не имеет, о чём там говорил старик, но…
«Отношения в команде никогда не должны строиться на лжи и недоверии. Тем более, когда ты хочешь от них ещё и дружбы».
— Глеб, выйди.
— Лука!
— Что за нахрен⁈
— Ребят, мы попусту теряем время, — хмуро замечает Алиса.
Лука оборачивается к ней за поддержкой, надеясь, что вот сейчас она скажет, что это можно обсудить и потом, а пока надо решать как найти Костю, но натыкается лишь на решительный, хмурый взгляд и холодное:
— Расскажи всё как есть.
«И мы решим, можем ли мы тебе доверять» — словно повисает в воздухе.
«Доверие? Какое к чёрту доверие?» — болезненно бьётся сердце в груди. На языке неприятно горчит, так что хочется поморщиться. Сейчас ему предстоит расхлёбывать то, что заварил Самуил Борисович предпочтя сыграть втёмную.
— Однажды, несколько лет назад, — прикрыв глаза, чтобы не видеть чужих лиц, начинает Лука. — Когда я был ещё сопливым мальчишкой и совсем недавно попал на базу, мне предложили поучаствовать в эксперименте. Всего ничего и надо-то было: позволить ввести себе сыворотку, что должна развить некую особенность.
Во рту неприятно сохнет и Лука сглатывает. Он помнит тот день, словно это было вчера. Как стоял по струнке перед казавшимся тогда таким большим Самуилом Борисовичем и слушал. Про возможности, про дела которые можно совершить. Он вырос, изменился и перестал верить в супергероев на страже мира, но до сих пор надеется, что сможет людям чем-то помочь. Не один. Не та у него способность чтобы быть одиночкой. Но с командой.
«Если она у меня вообще есть ещё» — напоминает себе Лука.
Со стороны Глеба слышится тихое хмыканье, которое, впрочем, довольно быстро обрывается.
— У меня тогда совсем недавно умерла мать. Погибла из-за того что какой-то придурок счёл её лёгкой и богатой добычей. И я хотел справедливости и силы, чтобы её вершить. Я согласился. Всего-то один укол, подумал я тогда. Может это как паук Питера Паркера укусил. Вдруг я стану таким же крутым?
Лука криво усмехается и тут же вздрагивает, когда к нему на колени мягко приземляется Тихон: горячий, пушистый и родной. Сколько Лука его вот так гладил, прежде чем узнал, что тот домовой? Сколько обнимал, когда было плохо?
— Как оказалось, нас таких мелких и решительных было трое. У каждого выявились свои способности. У меня самые слабые и никчемные. У остальных действительно крутые умелки.
— Что случилось потом? — тихо спрашивает Алиса, но Лука всё ещё не решается открыть глаз.
— А ничего. Меня оставили на базе. Их… увезли работать. Делать то, что хотел делать я — участвовать в операциях, заниматься делом…
«А не тухнуть на базе гоняя себя словно белка по кругу полосы препятствий и стрельбища. И не получать брошенные, словно кость голодной собаке, дела типа проследи, помоги, посиди на телефоне» — мысленно заканчивает Лука, предпочитая не высказывать вслух своё недовольство.
— Мы пару раз связывались, а потом всё как-то так вышло… — сглотнув, Лука пожимает плечами.
Общение между бывшей командой не поощрялось, не давало сосредоточиться, как сказали им всем. А выбраться… Лука из города никуда и не выезжал. Какая тут встреча, когда их разбросало по разным концам страны. Тем более, когда они даже на сообщения перестали отвечать.
— А ближе к осени мне дали задание — найти подходящих кандидатов на новую группу. Они обещали, что, так же как со мной когда-то, проведут разговор, объяснят все положительные и отрицательные стороны, а потом предложат…
Лука представляет, как меняются чужие взгляды, и прячет подрагивающие пальцы в густой и длинной шерсти Тихона.
— Я и нашёл. Троих. Вас, — камнями падают слова на одну из чаш невидимых весов. Луке кажется, что он даже слышит этот звук.
— И передал о нас информацию, — не вопрос, утверждение и столько в голосе Алисы отчаянной злости, что Лука всё-таки смотрит: на бледное лицо, на котором блестят серые глаза, на упрямо поджатые губы. И внутри становится холодно так, будто его снова затягивает куда-то вниз.
— Передал, — а что тут спорить? Тем более, когда его и так вероятно ненавидят. — И попросил дать мне время. Я хотел понять есть ли шанс, что вы на это согласитесь. Посмотреть ещё варианты и, в конце концов, поговорить. Сам. А потом слёг с чёртовой температурой. Когда вышел, узнал, что они решили всё без моего и вашего участия.
— А ты знал, что мы могли умереть?
Лука вздрагивает от тихого, но пробирающего своим смыслом до костей вопроса. Оборачивается к всё так же сидящему в углу Макару: снова бледному и зажатому. Доверие хрупкая штука и, видимо, оно уже пошло трещинами, если и вовсе не осыпалось стеклянным крошевом под ноги.