— Думаю, так сойдет, да?
С облегчением и даже благодарностью за то, что он потратил время, чтобы найти посуду, из которой я бы могла пить, не боясь её разбить, я взяла бокал и бутылку и щедро налила себе порцию кьянти. Что касается вина, то оно по — настоящему хорошее, и я решила, что творческому процессу не помешает, если оно разольётся по моим венам. Но не слишком много, к абстракционистам себя не причисляла. Если бы я представила свой шедевр, попробовав продукт, заслужила бы больше доверия.
Подняв бокал в воздух, со всем энтузиазмом, на который была способна, я воодушевленно воскликнула:
— За Ренальдо Кардуччи!
— За Ренальдо, — хором произнесли Лео и Йен. Когда мы протянули в тосте руки над островком, наши бокалы звякнули (мой с более глухим звуком).
— За Modern Matters и статью, и фотографов, которые сделают Лео ещё более знаменитым! — добавил Йен, и мы снова чокнулись, я снова с глухим ударом.
— За подтверждение того, что я не лесбиянка! — выкрик вышел хриплым, и я покачнулась на стуле. Ладно, вино определённо взяло под контроль как моё равновесие, так и мои слова. — За кьянти, печень и бобы! — И за то, чтобы ты заткнулась нахрен, Джули! Но эта ободряющая речь не сработала, потому что я добавила:
— За джетлаг, спортивки с эластичным поясом и бог знает за сколько калорий в этом потрясающем на вкус вине!
Йен положил руку мне на плечо и поднял бокал, чтобы произнести следующий тост. В его дыхании чувствовался резкий запах алкоголя.
— За Джули, и будем надеяться, что завтра у неё не будет сильного похмелья.
— За крепкий кофе и аспирин. — Хотелось верить, что у Лео правда есть эти две вещи, за которые он только что поднял тост, они определённо пригодятся на рассвете.
— Выпьем за пробежки не ради забавы! — Не знаю, откуда всё это бралось, но мы пили после каждого тоста, так что, может, провозглашать их было не таким идиотским занятием. Либо так, либо Йен и Лео на самом деле милые парни.
Я считала, что Лео вовсе не пьян, но он приятно проводил время, и я даже видела слёзы, собравшиеся в уголках его глаз, пока он трясся от смеха. Боже мой, я буквально заставила его плакать от радости! Это так удивительно.
Он прочистил горло и произнес:
— За жизнь, свободу и право на счастье!
— Эй, итальянец, — заявила я, со стуком поставив бокал на столешницу, на этот раз — благодарная прочному пластику. — Ты не можешь отобрать у нас этого. Найди себе свою Декларацию независимости, чужеземец.
— Ох, кто — то разошёлся! — крикнул Йен, осушая бокал, быстро закинув голову вверх. Он поморщился, словно выпил рюмку горькой текилы. — За итальянцев и их фантастические алкогольные напитки!
О, да. Хорошая идея. Я энергично кивнула и сказала:
— Выпьем за тосты! — У меня глаза из орбит вылезли, когда я поняла, как можно добавить больше изобретательности. — И за настоящие тосты!
— За французские, намазанные клиновым сиропом, — присоединился Йен, облизнув губы с обожанием. Мы не потрудились поставить бокалы, и у меня уже начинала болеть рука из — за того, что я так долго держала её на весу.
— За всё французское! — Становилось лучше и лучше. Я вошла в кураж и не могла бы остановиться, даже если бы попыталась. — Особенно поцелуи!
Уверена, я не единственная, кто заметил, что Лео в знак согласия в этот раз сильнее ударил бокалом по моему, чем за все предыдущие тосты, вместе взятые.
Выпрямив спину, Йен наполнил свой фужер, а оставшуюся часть налил Лео. Он снова поднял бокал и продолжил:
— Выпьем за то, чтобы быть одиноким, за то, чтобы двоилось в глазах, и сон за троих.
— М — м–м… — Я покачала головой, у меня ушла пара секунд на то, чтобы сосредоточить взгляд на нём. Глаза остекленели вслед за окостеневшим языком. Я что, всегда шепелявила? — Поправка. Выпьем за то, чтобы не быть одинокими.
— Хорошо, — Йен пожал плечами, сдаваясь на милость этой истине. — Теперь за мой любимый тост. Раз уж мы прошлись по итальянцам и французам, перейдём к американцам. Ну, может, это и не американское изречение, но всё равно. Оно везде хорошо. — Взметнув фужер с такой силой, что содержимое расплескалось по сторонам, стекая красными ручейками по руке, Йен пропел:
— За розы и лилии, что в цвету, провозглашаю я тост, в твоей комнате, в объятьях держу я тебя. Дверь заперта, ключи потерялись. Птичка, бутылка, постель в беспорядке. И ночь, что длится полвека.
Лео выше поднял руку и встретился со мной взглядом. Свободной рукой он потянулся в пространство между нами, пальцами провёл по моей щеке, коснулся уха и заправил выбившийся локон. Он не убрал руку, оставив её у подбородка, и медленно провёл указательным пальцем по линии скул. Не отрывая от меня пронзительного взгляда, он шёпотом повторил песню: