— Но у тебя и Софии есть обусловленные место и время, традиция и диван. — Лео бросил косой взгляд в мою сторону, как я узнала, он одаривает меня им, когда пытается понять смысл моих слов. Бедняжка. Зависая со мной, он преждевременно состарится из — за гусиных лапок, которые появлялись, поскольку он постоянно хмурился. — Всё, что есть у нас с тобой, это фамильные драгоценности.
Лео закрыл глаза и покачал головой, не понимая мой словесный понос.
— Что? — Он открыл глаза, но надбровная дуга оставалась напряжённой. — Не бери в голову. Послушай. Мы с Софией можем не бегать вместе. Только слово скажи.
Я сжала зубы, но, как ни пыталась, не смогла произнести этого. Не была настолько неуверенной, чтобы вынудить Лео прекратить свои занятия только лишь потому что, что? Потому что мне не нравилось думать о нём и о почти супермодели, скачущих по итальянской глубинке? О её покачивающемся во всех нужных местах теле? О том, как он ясным взором скользит по Софии туда — обратно? О том, как они соприкасаются пальцами, пока пробираются через пологие виноградники и холмистые горы, купаясь в золотом, сверкающем утреннем свете?
Я выбросила эти мысли из головы и воскликнула:
— Слово! — прочистив горло, тише добавила: — Прости. Я имею в виду «слово». Я говорю. Это вроде как беспокоит.
— Понимаю. — Он обратно откинулся на спинку кресла. — Что насчёт того, чтобы ты и я пошли на прогулку? Знаю, бег тебе не по душе, так что, может, не будем торопиться.
Мне не обязательно не торопиться, но возможно, это будет хорошим началом. Я кивнула в знак согласия.
— Иди позавтракай, встретимся во дворе, — велел он, растягивая губы в застенчивой улыбке. — Хочу кое — что тебе показать.
Глава 16
Когда я открыла застеклённые двери, ведущие на террасу, Лео стоял ко мне спиной. Обожжённая солнцем красная плитка выстилала внутренний двор, образуя под ногами геометрические фигуры. Очки, которые до этого висели на воротнике рубашки Лео, теперь находились у него на носу, руки, слегка согнутые в локте, спокойно лежали в карманах.
— Хей, — произнёс он, когда почувствовал, что я подошла сзади. — А вот и ты.
Я обняла его со спины, просунув свои руки между его, и прижалась к нему щекой. Для меня непривычно проявлять очевидную привязанность к мужчине. Но как бы непривычно это ни было, это ощущалось столь же естественно, как будто моё тело знало, как выразить чувства, которыми оно охвачено. Словно я каким — то образом мгновенно усвоила чужую культуру.
Я не могу сказать с полной уверенностью, что, если бы не прочитала письмо матери Лео, была бы такой смелой, но моя храбрость перешла на новый уровень, поэтому стоило ожидать, что и остальные чувства претерпят изменения. Они переполняли меня.
— Я правда рад, что ты здесь, Джули. — Он наклонил голову к моей.
— Я тоже. — Обхватила его крепче, моя грудь прижалась к его мускулистой спине. — Спасибо за то, что нанял меня.
— Нечего и говорить. Не могу представить никого, кто бы справился с этим лучше. К тому же, теперь ты знаешь Ренальдо на гораздо более близком уровне, чем все мы, вместе взятые.
Я выдохнула через рот.
— Ты никогда не дашь об этом забыть, да?
Развернувшись на пятках ко мне лицом, Лео посмотрел на меня и рассмеялся.
— Нет, наверное, нет. — Потом он щёлкнул указательным пальцем по кончику моего носа и сказал: — Следуй за мной.
Пока мы шли рука об руку вдоль террасы по дорожке из гравия, которая тянулась вниз по склону холма, вновь почувствовала себя шестнадцатилетней. В этом было что — то невинное, много чего, что касалось Лео, казалось пропитанным невинностью. Но, может быть, под этим скрывалось совсем иное. Возможно, он истинный джентльмен, потому что ясно, что Лео не бизнесмен — плейбой, каким представляли его многие таблоиды своими хлёсткими заголовками и превратно истолкованными фотографиями. Они выставили его в совершенно другом свете, делая акцент только на его сексуальной привлекательности и нулях, привязанных к его фамилии. У общества есть устоявшееся представление о таких мужчинах, как Лео, и даже если его настоящая личность не подходила под описание, они будут подгонять и подтасовывать какие угодно факты, только чтобы картинка сложилась.
Сделала себе мысленную пометку о том, что днём нужно поговорить с Йеном о направлении и замысле фотографий Лео, которые он планирует разместить в журнале. Я была полностью за то, чтобы изобразить его великолепным мужчиной, каким он и являлся, но в то же время ощущала, что он глубже, чем мы видели на поверхности, что представлял собой нечто большее, чем позволял увидеть окружающим. Если кто и мог вытащить это из него через объектив, то только Йен.