— Политик.
— Такого нет, — ответил он быстро, поражая еще одну цель из рогатки.
— Хорошо сказано, — согласилась я. — Профессия?
— Пожарный.
У меня заканчивались герои, но я не хотела, чтобы наша беседа сошла на нет, поэтому добавила:
— Библейский?
— Ты серьезно? — Упс, может, и нет. Мы ещё не говорили о вере и убеждениях вообще, и я задумалась, не оказываю ли тем самым давления. — Разве это не до невероятного очевидно?
— Иисус! — Конечно. Кто же ещё.
— Ну что ж, теперь это прозвучит совершенно богохульно, но это не первое, что пришло мне в голову. Я собирался сказать Давид.
Да. Вся история с рогатками должна была натолкнуть меня. И то, что первая встреча с Лео произошла под этой печально известной статуей. Казалось, что круг замкнулся, словно все те разы, в которые я делала наброски, рисовала, пыталась придать очертания на бумаге, своего рода предвосхитили этот момент между нами. Можно сказать, что это предзнаменование. Словно зарисовка этой встречи точно так же, как я много раз делала это с одним лишь карандашом в руке.
— Давид. — Я кивнула. — Из — за рогатки.
— Нет. — Лео медленно покачал головой. — Давид. Из — за поединка.
Я застыла на месте. Мысли путались в голове.
Отчаянно хотелось узнать, в чём заключалась борьба Лео, но до сих пор его немногословные высказывания и соображения оставляли мало подсказок. Но там что — то скрывалось, и он давал обрывочные сведения, с которыми можно было работать. Его больная мать. То, что он взял на себя ответственность заботиться о ней. Его разрыв с Софией и надежда на наше совместное будущее. Я знала не так много, но понимала, что эти кусочки представляют собой единое целое. И это единое целое — Лео.
Микеланджело имел в распоряжении краску и глину.
Я — карандаш и бумагу.
А у Лео в арсенале воспоминания и тот опыт, который сформировал из него шедевр, который он представлял из себя. Никогда я ещё не хотела нарисовать его так сильно, как в тот момент, на той площадке посреди виноградника. Никогда я ещё не хотела так обнажить его, и речь не обязательно о его одежде, но и о его неуверенности и сомнениях. Никогда я ещё не хотела изучить объект своего художественного интереса до такой степени, чтобы извлечь его из собственной оболочки. Душа к душе.
Я была готова оживить Лео.
И лишь уповала на то, что он тоже к этому готов.
Глава 17
Перечитывая письмо, снова рыдала.
Но я не плакса. Правда, это не про меня. Но я не смогла ничего поделать. То есть, серьёзно, ушедшая из жизни мать из могилы заявляет о любви к сыну? Это могло обернуться как болезненной навязчивостью, так и трогательной трагедией, и я определённо склонялась к тому, что всё пошло по второму пути. В духе Шекспира.
Когда я засовывала конверт обратно в ящик ночного столика, раздался стук в дверь спальни.
Я знала, кто это мог быть, но от этого моё желание броситься вперёд, запереть замок на засов и задвинуть перед ним массивный шкаф, чтобы забаррикадировать вход в комнату всей доступной мебелью, не пропало. Если бы у меня для этого имелись физические силы, я бы по крайней мере попыталась просунуть стул с высокой спинкой под ручку.
Вчерашний день прошел великолепно. Мы с Лео ещё немного постреляли из рогатки, снова попробовали вино Кардуччи, на этот раз из бочек в их кладовых. Джио более подробно и точно, чем я в прошлый раз, описал танины и ноты. И мы все разделили великолепный ужин на винограднике, наслаждаясь компанией друг друга и захватывающим дух пейзажем, когда солнце опускалось в небе.
Я почувствовала себя девяностолетней старушкой, но сразу после ужина в самом деле извинилась, чтобы «удалиться на покой». Хотелось наверстать упущенный сон. Сегодня предстоял большой день. Фотосессия с Йеном и первые попытки разработать этикетку Кардуччи Кьянти Классико. Вчера я была не в форме (если не считать чуда с рогаткой) и хотела сегодня доказать свою состоятельность.
Стук раздался снова, я прижимала плечи к ушам при каждом ударе по двери. Но не могла притворяться, что не слышу его.
Пройдя вперед, быстро открыла дверь, пока не передумала и не попыталась связать простыни в виде верёвочной лестницы, чтобы спуститься через окно.
— Доброе утро, София.
— Доброе утро, Джули. — Её зубы идеальны. А я свои ещё не почистила. Потрясающее начало. — Ты готова?
— Так же, как и индейка в утро Дня Благодарения.
София приподняла идеально выщипанную бровь и опустила подбородок к стройной шее. На самом деле она напоминала птицу.
— Я не поняла, про что ты. — У неё слишком сильный акцент. Она была бы совершенно неотразима и без дополнительного очарования, прилипшего к ней. — Пойдём к туалетному столику, да?