— И что у нас сегодня, ненаглядная Джули? — с ближайшего к бару столика поверх газеты на меня смотрела пара круглых очков, похожих на совиные глаза.
— Вам придётся подойти и посмотреть самому. — Я придвинула кружку поближе к Гарри, когда он подошел к стойке с бамбуковой тростью как продолжением своей руки. Он наполовину ковылял, наполовину шёл, напоминая заводные игрушки с их резкими и гибкими движениями. Не знаю почему, но мне стало жаль его.
Обычная утренняя суета в кофейне «Bean There, Drank That» наконец утихла, и теперь остались только наши завсегдатаи за их любимыми столиками и диванами. Гарри Ломбард — вышедший на пенсию профессор Нью — Йоркского университета, и хотя я знала, что у него есть довольно большая квартира на Верхнем Манхэттене, я часто дразнила его, что он платит за аренду места обшарпанного обитого синим бархатом стула, который находился ближе всего ко мне.
— О, в этот раз ты превзошла саму себя, — прокомментировал Гарри, наклоняя чашку к себе и одобрительно кивая. Вчера я довела до совершенства изображение звёзд на кофейной пенке; сегодня — флёр — де — лис. — Итак, скажи, когда ты собираешься обратно?
Прошло восемь месяцев с моей последней поездки во Флоренцию, и другой пока не предвиделось. Мой календарь представлял собой сетку с пустыми ячейками. Ничего не предстояло, кроме ежемесячного визита тети Фло. Это не то, чего ожидаешь с нетерпением.
— Пока ничего не запланировано, но мне нравится, что ты знаешь символ Флоренции, Гарри. Вот почему ты мой любимый посетитель, — я одарила его широкой улыбкой и подмигнула, вовсе не флиртуя и не потому, что он в три раза старше и это не в моем стиле, а потому что это было тем, как мы обычно общались. Гарри тоже любил всё итальянское. Я ценила этот дух товарищества.
— Думал, что ты любишь меня за щедрые чаевые.
— Ага, — засмеялась я, подталкивая ногтем пустую пластиковую банку из — под чаевых, как собака, которая пододвигает свою миску поближе в надежде получить ещё лакомства. — Одно другому не мешает.
Три банкноты упали в банку.
До того, как закончилась моя утренняя смена, я сделала по крайней мере ещё дюжину пенных флёр — де — лис, а затем пришло время отправиться в кампус на занятия по анатомическому рисованию для второго курса. С курьерской сумкой, врезающейся в плечо, я навалилась всем весом на дверь кофейни, когда та захлопнулась, зазвенели колокольчики, возвещая о моём уходе, как аплодисменты под спускающийся занавес. Рисованию на латте придется подождать до завтра. Первый акт окончен. Настало время для второго акта моего дня, главные герои — карандаш и бумага.
В городе стоял раскалённый полдень: из — за влажности была ощутимая жара. Чёлка, которую я себе недавно отстригла, из — за испарины прилипла ко лбу. Я пыталась поправить сумку миллионом разных способов, но не смогла предотвратить появление неизбежного пятна пота, которое пересекало по диагонали персиковую майку, как лента, которую можно прочитать как «Королева пота 2013». За одну Нью — Йоркскую минуту я довольно быстро приобрела весьма жалкий вид.
— Подожди, Джулс! — в квартале от меня раздался голос, который я безошибочно узнала. Шаги Йена громко стучали по тротуару, пока он спешил догнать меня взволнованной и нетерпеливой походкой. Он ускорил свой темп, а я замедлила свой. — Подожди!
На нём была обтягивающая футболка серого цвета, которая облегала его, как будто её распылили из баллончика с краской.
— Куда ты направляешься? — спросила я, поворачиваясь к нему лицом, пока мы шли бок о бок по запруженным улицам.
— На занятие.
— Обычно в это время у тебя их нет, так ведь?
Мы шагнули на перекрёсток, где нас повсюду окружили жёлтые такси, как будто мы плыли по морю среди золотых рыбок, потерявших ориентир.
— Не на своё занятие, а на твоё.
Виноградная жвачка вылетела у меня изо рта так быстро, что приземлилась на причёску пожилой дамы с фиолетовыми волосами, идущей впереди нас. Я решила не париться, надеясь, что она не заметит. По крайней мере, она такого же цвета, что и её фиолетовый камуфляжный окрас. — Убирайся, Йен! — Сжав кулак, я ударила его в грудь. — Ты не будешь нашей сегодняшней моделью.
— Не просто моделью. — Его светлые брови игриво взлетели к линии роста волос. — Вашей обнажённой моделью.
— Во имя всего святого, ты не можешь быть ею, Йен. — У меня свело живот. — Я не могу тебя рисовать. Это в корне неправильно! Я бы даже сказала, что это инцест!
— Согласен, ты не сможешь воссоздать такое совершенство. — Он провел рукой вверх и вниз по высокому телу, подчеркивая великолепие своей фигуры. — Но ты лучший художник, которого я знаю, так что уверен, ты будешь близка.