— А я рисую карандашом на бумаге.
Лео слегка вздохнул. Не так, словно ему неловко, или он раздражен, а будто старается освоиться.
— Может показаться безумием, но, когда я рисую статуи, помогает, когда я к ним прикасаюсь. Представляю их на физическом уровне. Ощущаю их в 3D прежде, чем теряю одно измерение, перенося все на бумагу.
Лео кивнул. Не уверена, понял ли он, но, во всяком случае притворился, что да.
— У меня возникало много проблем в Уффици. Они не очень дружелюбно относятся к посетителям, которые трогают их бесценные экспонаты.
— Вроде того, как я не слишком любезно отнесся к тому, как ты резвилась с Ренальдо?
— Ага. Типа того. — Бюст в самом деле начал формироваться под кончиком моего карандаша, и наконец мне нравилось, к чему всё шло. — Я лишь считаю, что узнаю предмет лучше, если у меня есть физический контакт. И уже вижу не только глазами, но и прикосновениями. Это помогает подключить другие органы чувств.
Я провела весь день, уставившись на статую, и не заметила, как быстро темнота обволокла стены и скользнула по мебели. Наступила ночь, и теперь комната покрылась густыми тенями и мраком. Что препятствовало рисованию, но я продолжала.
Лео обратил внимание на мои трудности и обошёл вокруг кровати, чтобы добраться до лампы на ночном столике. Он включил её, при этом его запястье изогнулось. Потом вернулся тем же путем. Но в этот раз не сел.
Я всё ещё рисовала, поэтому могла видеть его лишь краем глаза. Только какие — то мимолетные движения. Ещё несколько штрихов, и бумага преисполнилась бы жизнью. Жизнью Ренальдо. Той, что закончилась столетия назад, но теперь возродилась в новой форме. Мои пальцы безумно метались по бумаге.
С взглядом, опущенным вниз, я могла видеть, как Лео двумя пальцами взялся за подол рубашки. Его руки расположились крест — накрест буквой Х на его теле. Плавным движением он снял рубашку и скомканной кучей хлопка бросил её на пол.
Я судорожно сглотнула.
— Что…? — Вновь сглотнув, резко выдохнула. — Что? Что ты делаешь?
— Нарисуй меня, Джули. — Весь воздух в комнате сошел на нет. Никаких сомнений, потому что в мои легкие ничего не проникало. Вокруг был только вакуум, который засасывал доступный кислород, и слова, срывавшиеся с моих уст. Он вытягивал мои внутренности, скручивал их, сворачивая в спираль. — Хочу, чтобы ты нарисовала меня.
Я бросила карандаш на бумагу. И в изумлении открыла рот.
Лео подошел к краю кровати, его голени коснулись матраса. Он протянул руку так, как обычно делают мужчины, когда приглашают на танец, он словно манил к себе и ждал. Пауза.
Меня никогда раньше не завлекали. Не так. Сейчас ощущалось по — другому. Лео был другим.
Я опустила дрожащую ладонь в его, распрямила скрещенные ноги, свесив одну на край кровати. Но это не помогло устоять, когда я попыталась подняться вверх и опереться на неё — колено подогнулось.
Лео подтянул меня к себе.
Взяв мою руку, он положил её на свою грудь, сверху Лео прижал свою ладонь, так, что моя ещё сильнее прильнула к его обнаженной коже. Его взгляд пронизывал.
— Пожалуйста. — Его сердце под моей ладонью рвано и беспорядочно колотилось. Кровь, струящаяся по его жилам, ощущалась под кожей, как моя собственная. — Я хочу, чтобы ты узнала меня. Мне нужно, чтобы ты нарисовала меня.
Я тоже желала узнать его. Но не предполагала, что это произойдёт сейчас. Я думала, что это случится за игрой «Две правды и одна ложь» или за просмотром скрапбука или старого семейного фильма. Но когда Лео убрал мою руку со своей груди, направляя её вверх к ключице, чтобы провести от одного плеча через небольшое углубление у основания шеи к другому, мои пальцы почувствовали такой уровень близости, на который я и не могла рассчитывать.
Я вела себя не слишком смело. Не могла приказать рукам самостоятельно скользить по его коже, поэтому он продолжил руководить, пока я не собралась с духом. Взяв мой палец, он провел им по щетине на его подбородке. Я представляла, как эта тонкая наждачная бумага царапала мою кожу, пока он целовал меня: восхитительна смесь наслаждения и боли. Закрыв глаза, воображала отрывистые линии карандаша, которые бы соответствовали этой поросли. Я рисовала его, не на бумаге, но в голове. Запечатлевая в глубинах сердца.
Мои глаза по — прежнему оставались закрытыми, когда пальцем я коснулась края его верхней губы, а затем другим под кожей ощутила полноту нижней. Распахнула глаза, обводя по контуру изгибы его губ, постоянно встречаясь с его взглядом, даже прикрывая свои веки, ощущала его — это самое сильное, что я когда — либо видела или переживала. Мы были связаны взглядом и прикосновениями.