Конни не сводила с него глаз. Тем временем Ник возвратился к столу обвинителя и зашуршал бумагами.
— Ваша честь, — прозвучал его голос, — у меня есть еще вопросы к свидетельнице. Но может быть, на сегодня хватит?
Судья Фултон сверился с часами и кивнул. Послышался удар молоточка.
— Объявляется перерыв! Заседание продолжится завтра в девять утра.
Народ понемногу разбредался; Конни не отрывала взгляда от человека в черном. Он ли это? Или опять воображение разыгралось? Двое офицеров Федерального управления дожидались у двери, чтобы препроводить свидетельницу в изоляционный дом, но она опрометью бросилась к столу обвинения и схватила Роббинса за руку.
Она знала, что прокурор не вправе общаться с ней, пока присяжные в зале, чтобы не создалось впечатление сговора. Однако выбирать не приходилось.
— Я его видела! Того типа, что на меня напал!
— Он здесь?
Конни обернулась к столу Корффа, но незнакомец уже исчез.
— Он вон там сидел! За Максом Саверо.
Словно завороженный, Ник глядел в удивительные синие глаза, мечтая тут же, на месте, заключить ее в объятия и осыпать поцелуями. Когда весь этот кошмар закончится, он ее не отпустит. Без Конни жизнь его пуста и беспросветна…
— Как ты его узнала?
— Царапины на щеке, серьга… Я не уверена на все сто, что это и вправду он. У кого хватит дерзости явиться сюда и усесться прямо за Саверо?
— Я знаю, о ком она говорит, — заметила Аделина, слышавшая разговор. — Это один из следователей Корффа, его зовут Джеймс Мэтсон.
— Следователь! — возликовал стоявший тут же Дан. — Ну, конечно!
— Что такое? — переспросила Конни.
— Большинство следователей имеют разрешение на ношение оружия. Ну, вроде как частные детективы. Они свободно заходят в здание суда, в наши офисы, в полицейские участки, даже в тюрьмы. Этот тип имеет доступ к любой информации, и никого не насторожит то, что он вооружен. — Дан оглянулся на Ника. — Надо его задержать и допросить!
— Значит, мне уже ничего не угрожает? — Конни умоляюще глядела на Роббинса. — Мне не надо возвращаться в изоляционный дом?
— Прости, Конни… — Никогда еще Ника не влекло к ней так! — Тебе придется пойти с ребятами из управления.
Разочарование отразилось в ее взгляде.
— О'кей. Я понимаю.
— Не грустите, — улыбнулась Аделина. — Завтра все кончится.
На следующее утро процесс возобновился.
Конни не сводила глаз с Роббинса, человека, которому она подарила свое сердце, который стал ее судьбой.
Очень может быть, что сегодня она говорит с ним в последний раз… Она покинет трибуну свидетельницы, и ее тут же умчат куда-то согласно предписаниям программы, дадут новое имя… Она никогда больше не увидит Ника, никогда его не поцелует, никогда к нему не прикоснется! Никогда уже не лежать им рядом, слушая, как бьются в унисон их сердца.
Конни медленно шла через зал, зная, что каждый шаг приближает ее к зияющей пустоте бессмысленного будущего, и тут слева послышался свистящий шепот. Кто-то назвал ее имя.
Да, окликнувшая ее женщина постарела, но как не узнать пухлые губы, вечно кривящиеся в издевательской ухмылке?.. Откуда она взялась? Нет, воображение тут ни при чем, мегера из прошлого, и правда, здесь, в зале суда. Ее руки покоились на коленях: руки, что много лет назад впивались в запястья Конни, рвали ее волосы. С этих губ слетали гнусные обвинения — дескать, девчонка пытается соблазнить ее мужа, своего приемного отца. «Я видела, как ты выставляла перед ним свои титьки!»
Нет, сказала Конни про себя. Неправда. Я его ненавижу! От него разило.
Приемный папочка сидел тут же, рядом с женой. Грязные темные волосы стали грязно-серыми, морщины на лице углубились, глаза невыразительные, словно у гремучей змеи. Он посмотрел на Конни и облизнулся. Каждое слово этого человека навеки врезалось в память…
«Не могу допустить, чтобы малышка Конни говорила такие нехорошие слова. Ай-ай-ай! Значит, от меня разит?» Он медленно расстегнул пряжку на поясе, и гладкий кожаный ремень мелькнул перед глазами. А пальцы женщины, словно острые когти, все крепче впивались девочке в руку…
Конни подалась назад. Но сзади раздался еще один приглушенный голос.
— Привет, детка!
Жирная, дебелая тетеха! Маленькие поросячьи глазки теряются в складках кожи. Она помахала похожими на сосиски пальцами и улыбнулась крохотным ротиком. Тем самым ротиком, что некогда лгал полиции, уверяя, что это Конни хранит наркотики, а вовсе не ее собственная, ни в чем не повинная лапочка дочка!
Конни заставила-таки себя идти вперед. Скамья судьи и трибуна свидетелей терялись где-то в тумане.