Только теперь нужно выпрямить руки и грациозно перейти в позу собаки. Я фыркаю от смеха и на секунду выравниваюсь, когда верхняя часть моего тела говорит: «Нет. Нет. НЕТ». Я качаюсь и, вероятно, выгляжу как пьяная черепаха.
Обращенная вверх поза собаки — это сладостное облегчение, растягивающее мои бедные руки. Но бедра и икры протестующе горят. Я вдыхаю и выдыхаю, удерживая позу, впитывая теплый солнечный свет.
Нежный шум поды успокаивает, а легкий ветерок шелестит верхушками деревьев на террасе Джона. Вдалеке слышен шум Нью-Йорка: гудки, сирены и периодический грохот. Это успокаивает меня, как и все остальное, и я обнаруживаю, что погружаюсь в приятное умиротворяющее состояние только для того, чтобы быть вырванной из него резким гитарным рифом. Камни подо мной вибрируют.
Гребаная рок-звезда. У него вообще нет никакого уважения к окружающим? Он даже не пытается сдерживаться. Звук просто становится громче, злее. Такое ощущение, будто я, черт возьми, попала в гущу концерта.
С ворчанием поднимаюсь и топаю к стене, разделяющей наши террасы. На стороне Киллиана стоит низкая каменная скамья, и я становлюсь на нее, чтобы заглянуть через стену. Раздвижные стеклянные двери на стороне Джона широко открыты, но я нигде его не вижу.
Песня продолжает играть, агрессивная и громкая. Не из репертуара «Килл-Джон», что немного удивляет. Я думала, что он исполняет только свои. Но он играет и поет песню «Alive» группы «Pearl Jam». Его версия звучит иначе, чем у Эдди Веддерса. Есть тонкие различия. Тон его голоса немного чище, гитара играет с легким оттенком меланхолии под всем этим гневом. Не знаю, как это происходит, но становится ясно, что даже если ноты остаются теми же, каждый артист сплетает из них свою мелодию.
И в этом нет никаких сомнений: Джакс Блэквуд — артист.
Обычно я бы танцевала, но мое умиротворение потревожили и в такой обстановке едва ли есть шанс к нему вернуться. Хочу назад свой дзен.
— Эй! — кричу во всю силу своих легких. — Джон! Блэквуд!
Ничего. Он даже не прерывается.
Он играет с легкостью, его гитара поет.
Ставлю ладони по бокам ото рта и снова кричу.
— Эээй!
Бесполезно. Он ни за что меня не услышит. Беру одну из подушек с ближайшего шезлонга и бросаю к его открытым дверям. Она приземляется неподалеку от цели. С рычанием подумываю бросить бутылку с водой, но он точно не смотрит в сторону дверей или заметил бы подушку.
Или так, или он ее игнорирует. Я могла бы позвонить мистеру Скотту. В конце концов, он сказал дать ему знать, если Джон станет занозой в заднице. Но я не хочу быть ябедой. К тому же я уже повстречала Джона. Зачем беспокоить посредника, если могу обратиться к источнику?
Именно это я себе говорю. А на самом деле ерзаю и смотрю на террасу на стороне Джона.
Как и ожидалось, сад Джона — пышный рай в центре города. Он сделан в истинно английском стиле, с красочными клумбами и аккуратными дорожками. В нем тоже есть фонтан, но со скульптурой Пана, играющего на флейте. Понятия не имею, купил ли Джон квартиру с террасой в том виде, в котором она есть или сам ее создал, но такая красота меня удивляет.
Джон включает реверберацию на гитаре, и вызванный этим визг вырывает меня из фантазии о чаепитии с пирожными на красивой лоджии. Ладно, хватит уже. Я могу это сделать. Могу противостоять ему. Просто вопрос взлома с проникновением. Ладно, технически я ничего не взламываю, просто перепрыгивая эту стену. Значит, просто небольшое незаконное проникновение.
Джон не будет возражать. Уверена, что если бы он мог меня слышать, то впустил бы. Холодный пот образуется над верхней губой, когда я обдумываю свое преступление.
— Ох, соберись, тряпка, — бормочу я сама себе.
Вытерев влажные руки о штаны для йоги, я прижимаю их к теплой верхушке стены и подтягиваюсь. Я представляла себе, что сделаю это с большей грацией, но после нескольких неудачных попыток мне удается перебраться через нее и запрыгнуть на зеркальную скамью, стоящую вдоль стены Джона. Не давая себе времени струсить, я направляюсь прямиком внутрь.
На мгновение отвлекаюсь на то, что в отличие от лофта Киллиана в городском стиле, дом Джона декорирован так, словно сошел со страниц «Гордости и предубеждения». Шикарные восточные ковры перекрывают друг друга. Здесь есть дорогая антикварная мебель, мягкие кресла и десятки написанных маслом картин в золоченых рамах. Это настолько противоречит образу рокера Джона, что разеваю рот, гадая, не попала ли в другое измерение.
Но нет, музыка громкая как никогда. И я вторгаюсь в этот Букингемский дворец среди квартир.
Чтобы доказать, что я не маньячка, окликаю его, пока иду дальше по дому.
— Джон? Джакс? Ты меня слышишь?
Нет. Не слышит.
Я это знаю, потому что он стоит на выцветшем красном персидском ковре, полностью поглощенный музыкой, его пальцы с невероятной точностью скользят по струнам гитары.
И он полностью обнажен.
О господи, я не могу отвернуться. Я. Не. Могу. Отвернуться.
Он поразительный. Отнимающий дыхание.
Его тело скорее длинное и худое, чем как у большого громоздкого громилы. Прекрасные квадратные плечи, аккуратные, четко очерченные и выглядящие удивительно крепкими бедра. Бег точно идет на пользу телу. Может, и игра на гитаре, потому что предплечья мужчины — это чистая поэзия, четкая и жилистая.
Эти мысли лишь на мгновение проносятся в голове вспышкой, потому что я на самом деле стою и открываю-закрываю рот как умирающая рыбка.
Черт возьми, он двигает бедрами так, будто трахается, гитара едва скрывает его прелести. А потом он поднимает гриф и они сразу выставляются напоказ. И весь этот… размер… болтается. Черт, он раскачивается, как маятник гипнотизера. Клянусь, я раскачиваюсь вместе с ним, совершенно загипнотизированная.
Пока он не поворачивается, и его зеленые глаза не встречаются с моими. Это выводит из оцепенения быстрее пули и я, наконец, осознаю, что стою в одной комнате с Джаксом Блэквудом.
Естественно, я слетаю с катушек.
ДЖОН
Первыми я вижу ее глаза. Большие синие зеркала, отражающие нечто похожее на ужас, но не совсем, скорее, шок и стыд, будто я шлепнул ее членом или что-то подобное. И «член» точно герой дня, ведь, несмотря на то, что жаждущий Малыш Джон сейчас полностью прикрыт гитарой, она пялится на мою промежность так, словно память о нем выжжена на ее сетчатке.
— О, мой член… Бог. Мой член… членобог… — Она вскидывает руки. — Боже. В смысле боже. Божественный член. Аргх!
Взволнованная болтовня заканчивается бульканьем и новой волной взмахов руками.
Хотя внезапное появление чертовски меня напугало — пока не осознал, что это Стелла, а не забравшийся внутрь преследователь — я издаю смешок.
— Мой член похож на божество, так что я понимаю твое замешательство.
Ее лицо вспыхивает.
— Хрен.
— Так его тоже называют. — Я подмигиваю, потому что она чертовски забавно почти подпрыгивает, но ее взгляд приклеен к гитаре. — Но стоит рассмотреть внимательнее, если действительно хочешь быть впечатлена.
Я делаю движение, чтобы поднять гитару, и она вскидывает руки.
— Не смей! Ты оставишь гитару на месте, мистер.
— Уверена? — Я колеблюсь, сжимая гриф рукой. — Ты слишком внимательно пялишься для той, которая не хочет рассмотреть все прелести.
Она сужает глаза, глядя мне в лицо, ее взгляд похож на смертельный луч.
— Какого черта, Джакс? Кто разгуливает голый, играя на гитаре?
— Джон. — По какой-то причине меня чертовски сильно бесит, когда она называет меня Джаксом. — И так делаю я. Когда нахожусь в приватной обстановке у себя дома. — Я ухмыляюсь. — Хотя был разок и на сцене.
— Ладно… надень что-нибудь, — шипит она.
— Нет.
— Нет?
— Это мой дом. Я играю голым. Смирись.
Стелла фыркает и это фантастически влияет на ее грудь. Я мгновенно отвлекаюсь на то, как та покачиваются под крохотным топом, в который она одета. Может, все-таки стоит держать гитару перед своим барахлом. Потому что теперь, когда я хорошенько ее рассмотрел, отвернуться практически невозможно.