Хоть голос его и не выдает, но лицо слегка бледнеет, а плавная походка сбивается.
Какое-то время мы идем в тишине. От этого не по себе, и я не пойму, что не так. Он смущен? Как такое возможно? Он же рок-звезда. Выступать — это в прямом смысле его работа. Обычно я гораздо лучше читаю людей и заставляю их чувствовать себя комфортно. Черт возьми, я вроде как профессионал. А вот сейчас не могу подобрать для поддержания беседы ни единого слова.
Джон толкает меня локтем.
— Вернемся к разговору о Барри.
— Барри? — Я хмурюсь. — Барри Уайт? Барри Манилов?
Он смеется.
— Вот о ком ты в первую очередь думаешь, когда речь заходит о Барри?
— А ты думаешь о ком-то другом, когда речь одновременно заходит о Барри и музыке?
Он пожимает плечами.
— Я бы подумал о Барри Гиббе или Барри Бондсе.
— Я не знаю, кто эти двое.
— Музыкант и бейсболист… и обидно, что ты не знаешь их имен. Но нет, я не говорил ни об одном из знаменитых Барри. Я имел в виду твое свидание. Барри. Придурок, выглядящий как клерк.
— Его зовут Брэдли и он бухгалтер-криминалист.
— Ха. Я был близок.
— Я обязательно вспомню об этом, когда однажды представлю тебя как басиста, играющего в хоре.
Он снова толкает меня.
— Дерзкая Стелла. Подумать только, я прошел ради тебя по грязной воде.
Я украдкой улыбаюсь, но ничего не говорю. Я не настолько простачка.
Он хмыкает с явным раздражением.
— Перестань увиливать от ответа, Кнопка.
— Это был вопрос? Вероятно, я упустила его во всей суматохе, связанной с Барри.
— Да, вопрос.
— В самом деле? Все, что я услышала: «Вернемся к разговору о Барри».
Я чувствую, как он закатывает глаза, хотя смотрю вперед.
— Острячка, — бормочет он до того, как прочистить горло и заговорить со мной с четко выраженным английским акцентом, который может посоперничать с акцентом мистера Скотта. — Мисс Грей, хотел бы задать вопрос. Какова природа ваших отношений с Брэдли, бухгалтером-криминалистом?
Я не могу сдержать смех.
— Ты говоришь как профессор.
Он улыбается, слегка показывая зубы.
— Вообще-то я изображал своего отца. То, чего я стараюсь избегать, когда это в моих силах. — Он кивает подбородком в моем направлении. — Так что? Отвечай на вопрос.
— Даа… Без комментариев.
Джон останавливается, открывая рот в явном возмущении.
— Ты не можешь сказать такое!
— Конечно, могу, — бросаю я через плечо. — Это не твое дело.
Он снова начинает двигаться, в два больших шага догоняя меня.
— Ну же. Что происходит, Стелла? Брэдли сказал, что ты стоила каждого пенни. И он не единственный старикан, с которым я тебя видел.
Настала моя очередь остановиться.
— Что? Когда? Ты следишь за мной?
— Смотри, ты задала три вопроса, — самоуверенно произносит он. — И могу поклясться, что ты хочешь получить ответы на все, так ведь?
— Говори давай. — Я вторгаюсь в его личное пространство.
Джон хватает меня за палец, которым я тычу в его грудь, и ловко сцепляет наши руки, удерживая их близко к животу. Костяшки моих пальцев касаются твердой стенки его пресса, и тепло танцует по внутренней стороне бедер. Покраснев, я вырываюсь, но это не убивает его самодовольную улыбку.
— Два дня назад, Парк Мэдисон Сквер. Ты с каким-то страшно нервным чуваком обедали в «Shake Shack» и я бы сказал, что большую часть беседы вела ты.
Он видел меня с Тоддом? И я не заметила?
Мое тело заливает неприятный румянец.
— Господи. Ты шпионил за мной. Какого черта, Джон?
Он прищуривается.
— Эй, я сидел в двух столах от вас, занимаясь своим делом и попивая коктейль с кофе. Знаешь, ты вроде как шумная.
— А какого черта ты делал там одновременно со мной? И сегодня снова в то же самое время? Подозрительно.
— Ох, успокойся. — Он лениво взмахивает рукой. — Я признаю, что мы как-то странно выбираем время. И поверь, мне тоже не по себе, но я тебя не преследую. У меня есть дела и поинтересней.
— Например, есть в одиночестве? — Я сожалею о своих словах, как только произношу их.
Джон едва реагирует, что еще хуже. Он закрывается, выглядя опустошенным.
— Ага, обедать в одиночестве, — отвечает он хрипло, но без тепла.
Смысл его слов совершенно ясен: есть в одиночестве гораздо важнее, чем заниматься чем-нибудь со мной.
Внутренне я вздрагиваю, но понимаю, что тоже вела себя дерьмово по отношению к нему.
— Прости. Я не имела в виду…
— Ага, имела.
Его тон легче, губы искривляются, словно он сдерживает улыбку. И я понимаю: Джон не из той категории людей, кто лелеет обиду. Множество людей утверждают, что отпустили, но на самом деле это доступно лишь немногим. Черт, да я сама едва ли так делаю.
— Ну, я не хотела тебя обидеть, — поясняю я. — Я тоже обедаю в одиночестве.
— Когда? — спрашивает он, с подозрением глядя на меня зелеными глазами. — Потому что здесь, кажется, присутствует некая закономерность.
— Двое мужчин — это не закономерность.
Джон смотрит на меня так, будто я несу чепуху. И оказывается прав.
— Может, мне нравятся мужчины постарше. И что с того?
Он фыркает.
— Мужчины постарше, у которых есть деньги, чтобы платить.
Чертов идиот. Мои бедра дрожат от потребности сбежать. Я держусь.
— На что ты намекаешь?
Он оглядывается вокруг, а затем наклоняется. Его голос тепло рокочет у моего уха.
— Ты эскортница?
С таким же успехом он мог бы дать мне пощечину. Со вздохом я отпрыгиваю назад, чувствуя себя странно незащищенной. Так вот почему он заговорил со мной? Какое-то болезненное любопытство по поводу моей профессии? Звезды в моих глазах? Исчезли. Остались ли у меня хоть какие-то добрые мысли по поводу нового соседа? Пылают в пламени адского огня.
Джон хмурится, скользя взглядом по моему лицу. Но он не выглядит раскаивающимся, просто нетерпеливым.
— Ты на самом деле только что спросил, шлюха ли я? — Мой голос эхом разносится по улице, и выгуливающий собаку мужчина поворачивает голову в нашу сторону.
Джон игнорирует все, кроме меня.
— Не шлюха. Эскорт. Они спят не со всеми клиентами. Только с теми, кого сами выберут.
Ярость вибрирует в моих костях.
— Я… Ты… Я…
— Ты и я… — Он машет рукой. — Выкладывай, Стеллс.
— Пошел ты! — горячо выкрикиваю я. — Трахни себя соломинкой для коктейля!
Джон таращит глаза, его щеки становятся красными.
— Тебе не обязательно грубить.
— Это я грублю? — Я практически задыхаюсь от шока. — Я грублю? Ты обвиняешь меня в том, что я проститутка.
И знаете, что хуже всего? Мне стыдно. И для этого нет причин. Абсолютно. Я не эскортница, а даже и будь ей, это мое личное дело. Тем не менее, вот что со мной сделали его слова.
— Ты не стала бы первой. Это самая старая в мире профессия, — он говорит таким тоном, словно я этого не знаю.
Я выпрямляю спину.
— Знаешь что? Мы закончили.
А потом разворачиваюсь и ухожу.
Естественно, этот придурок идет следом.
— Ой, да брось. Что я еще должен был подумать? — Он резко машет рукой. — Ты зависаешь с придурочными престарелыми чуваками, которые заявляют, что ты стоишь каждого пенни, и они хотят еще.
Я ускоряюсь.
— Я могла бы учить их вязать!
— Я не видел там вязальных спиц.
— Не искушай меня. Иначе я засуну их тебе очень глубоко.
— Подло. Но все равно это не объясняет наличие чуваков.
— Я могла бы учить их йоге или танцам. Чему угодно. — Я пристально смотрю на Джона, шагая вперед. — Что угодно, кроме трахаться с ними за деньги!
Его румянец становится ярче.
— Может быть. Ладно. Понял. Трахаться за деньги неприемлемо.
Фыркая, я отталкиваю его. Или пытаюсь, олух слишком силен, чтобы сдвинуть его с места.
— Перестань преследовать меня, — шиплю я, направляясь к метро.
— Мы живем в одном доме.
Я останавливаюсь, Джон тоже. Достаточно высокий, чтобы заслонить облачное небо, он смотрит на меня с недоумением.