Тишина затягивается, и Джон пытается скрыть улыбку.
— Ты не собираешься задать очевидный вопрос?
По моей коже распространяется жар.
— Нет.
Чувствую себя как глупая курица, коей и являюсь. Не могу ничего поделать. Мне нравится считать себя крутышкой, но реальность заставляет думать: «Тревога! Тревога! Горячая рок-звезда подожжет твои трусики и ты сгоришь».
От собственной нелепости сжимаю губы.
Джон поднимает голову и встречается со мной взглядом. Его глаза сияют от удовольствия.
— Хмм. — Он наклоняется ближе. — Вот в чем дело. Я слышал, что Ричард платит за твою компанию и…
— Ты невероятен. — Хмыкаю я и делаю шаг назад. — Я знала, что речь об этом.
— Нет. Ты не понимаешь. Я беспокоюсь о тебе, поняла? — Он снова хватает меня за руку и слегка ее трясет. — Это небезопасно. Мне наплевать, кто и что говорит, или насколько хорошо ты проверяешь своих клиентов. Я видел эскорт на вечеринках. В таких местах, как это. — Свободной рукой он указывает на коридор. — Есть ебанутые, плохие парни, которые, не дрогнув, творят всякое дерьмо с женщинами. И поверь мне, они не похожи на злодеев. Ты не всегда замечаешь их приближение. Достаточно одной мрази, Стеллс.
Джон выглядит таким искренне расстроенным, что мое раздражение тает. Но он в ударе и ничего не замечает.
— Я не пытаюсь пристыдить тебя или осудить, или чем бы ты ни думала, я тут занимаюсь. Да, ладно, мне ненавистна мысль о парнях, которые платят тебе за «удовольствие находиться в твоей компании» как сказал Ричард… который… Могу я теперь сказать? Что это за чертово дерьмо? Он должен быть выше этого. Ты же это понимаешь? В смысле, блядь, — он проводит рукой по волосам, заставляя густые пряди торчать в разные стороны, — твое тело должно быть наградой, а не товаром.
Я прячу улыбку, потому что он очарователен на своей воображаемой сцене, размахивающий мечом из-за меня. И замечаю момент, когда Джон осознает, что я не собираюсь спорить. Он несколько раз моргает, воинственное выражение лица сменяется раздраженным.
— Ты ведь сейчас собиралась позволить мне продолжать, да?
— Это была замечательная речь. — Я больше не сдерживаю улыбку. — Как я могла ее прервать? — Он прищуривается и явно пытается не засмеяться. Улыбаясь шире, я тихо продолжаю: — Я не эскорт, Джон.
Немного расслабляя напряженные плечи, он каким-то образом становится ближе.
— Ладно. Хорошо. Я рад.
Его неестественная манера говорить неуклюжа, совершенно не похожа на природную непринужденность, и мне приходится сдерживать смех. Он явно видит мои страдания и широко улыбается. Воздух между нами меняется. Я испытываю странное головокружение, хочется смеяться от удовольствия, но мне жарко, конечности странно тяжелы, будто простые движения могут оказаться для меня слишком сложными.
Тон становится мягким и уговаривающим, дразня, он вытягивает из меня правду.
— Ты расскажешь мне, чем занимаешься? — Когда я ничего не отвечаю, в уголках его глаз появляются морщинки. — Понятно. Ты собираешься меня немного помучить.
Теплое, неясное чувство растет, когда я пожимаю плечами.
— В этом сценарии пытки кажутся уместными.
Джон снова хмыкает, делая ко мне еще один шаг.
— Что заставляет тебя думать, что мне не понравится быть мучимым тобой?
От тепла его тела и запаха кожи у меня кружится голова и учащается пульс. Как дошло до того, что апогеем сегодняшнего дня стал флирт с Джаксом Блэквудом? Несмотря на волнение, понимаю, что это выше моих сил. Я месяцами не ходила на свидания, потому что быстро привязываюсь, становлюсь эмоциональной, а потом мне больно, когда мужчина неизбежно уходит. И этот человек уйдет. Он такой же яркий и мимолетный, как вспышка фотоаппарата. Я останусь с его образом, выжженным в памяти, и ничего больше.
Я повторяю себе все это голосом, непреклонным настолько, насколько вообще возможно. Но это не заставляет меня отступить. Не заставляет мое тело перестать тянуться к нему, даже не двинувшись. Возможно, это глупо с моей стороны, но хочу почувствовать что-то непредвиденное. Что-то реальное, пусть и ненадолго.
Он слишком настроен на меня, чтобы не заметить. Веки Джона опускаются, когда взгляд скользит вниз по моему телу, прежде чем вернуться к лицу. Он медленно кладет руку на стену рядом с моей головой.
— Скажи мне, Стелла, — бормочет он.
— Нет, — игриво шепчу в ответ, хотя и не стоит.
Его бицепсы напрягаются, он наклоняется, на губах пляшет улыбка.
— Скажи.
Наши груди касаются друг друга, и я чувствую это на кончиках пальцев.
— Ты давишь на меня. — Я ненавижу то, насколько задыхающийся у меня голос.
— Ничего не могу поделать. — Его голос рокочет, тепло дыхания играет на моей коже. Он наклоняет голову так близко, что наши губы почти соприкасаются, и когда снова заговаривает, тон почти обыденный, за исключением хрипотцы, которая достает до самых моих глубин. — Ты пахнешь клубникой. Чертовски вкусно.
Мои веки трепещут, и я с трудом сглатываю.
— В обычной ситуации я бы сказала, что ты мыслишь штампами, но поскольку я ела клубнику, ты не совсем ошибаешься.
Джон легко смеется и откидывается назад, взглядом медленно скользя по моему лицу.
— Она была сладкой, Стелла-Кнопка?
Он смотрит на мой рот так, будто сможет это выяснить. В ответ мои губы подрагивают, и Джон это замечает, его дыхание становится глубже и быстрее.
— У тебя на губе две веснушки. Одна на верхней губе и вторая в уголке нижней.
Долбаные веснушки. Они были проклятием моей юности. Я скрывала их за губной помадой и молча проклинала, когда их кто-нибудь замечал.
Веснушки абсолютно нечувствительны, но клянусь, ощущение такое, словно он их касается.
— Ты только заметил? — Я пытаюсь превратить все в шутку, но выходит как-то вяло и пискляво.
Его губы изгибаются.
— Ох, я заметил. Они чертовски сильно отвлекают. Выглядят как две маленькие ириски. Заставляют меня хотеть лизнуть их, попробовать на вкус.
О боже. Пожалуйста, лизни. Я практически чувствую это. Хочу это почувствовать.
Нет. Плохая Стелла. Веди себя хорошо.
Губы Джона слегка приоткрываются, как если он сейчас смог ощутить этот вкус.
— Отвали, — шепчу я.
И снова мои предательские руки сами собой находят путь к его бокам, проходятся над поясом джинсов, удерживая мужчину на месте.
Джон издает горловой звук и, приподняв бедра, прижимается ко мне. Ощутимая выпуклость толкается в мой живот. Мы оба затаиваем дыхание, а потом он подвигается ближе, касаясь щекой моего виска.
— Сначала ты должна меня отпустить.
Большими пальцами скольжу под край его рубашки и нахожу гладкую, упругую кожу. Дрожь пробегает по его телу. Я пытаюсь думать, вспомнить, о чем, черт возьми, мы говорили.
Он проводит губами по моей скуле, шепча напротив кожи:
— Скажи мне, Стелла, чем ты занимаешься. Ты же знаешь, что хочешь этого.
Моя улыбка кажется незаконной. Каким-то образом действие напрямую связано со всеми моими счастливыми частями, вызывая жар и тянущее ощущение.
— Не думаю, что это так.
Снова хмыканье.
— Лгунья. Ты тоже умираешь от желания.
Я легонько смеюсь. Так хорошо делать это с ним, дразнить и раскачиваться напротив друг друга… два тела, неспособные быть отдельно. Кончиками пальцев касаюсь его кожи, следуя по краю джинсов, и он дрожит.
— Кнопка…
Это предупреждение.
Стоило бы прислушаться. Знаю, что стоило бы. Но он теплый и крепкий, и пахнет как мой лучший сон.
— Да?
Он медленно выдыхает.
— Не знаю. Я забыл, о чем мы говорили.
Мы оба смеемся, тихо и легко.
— Хочешь знать, чем я занимаюсь? — спрашиваю немного заторможено, потираясь щекой о его щеку.
— Да. — Шепот мне в ухо. — Да.
Меня омывает томный жар. Я прислоняюсь к стене, и его толстый твердый член вдавливается в мой холмик — единственное, что удерживает меня на ногах. Там начинается пульсация. Я толкаюсь в ответ, чтобы ослабить давление, и мы оба издаем страдальческий, беспомощный, нуждающийся стон.