— Как-то Уип цитировал Стинга. — Джон берет чайник и наполняет его. — Ты напоминаешь мне Уипа.
— Правда? Почему?
Мы стоим в разных концах комнаты, и он снова от меня отворачивается, но когда берет две чайные чашки, я замечаю слабую улыбку.
— Вы оба… милые.
— Милые? — Не знаю, почему я повторяю. Но это определение ощущается, как будто меня погладили по голове.
Он бросает взгляд через плечо.
— Ага. Милые. Люди, которым звонишь, когда тонешь и нуждаешься в руке, за которую можно схватиться, ведь знаешь, что они придут. — Он улыбается, качая головой. — Не знаю, как еще описать.
В моей груди разливается тепло, но горло некомфортно сжимается. Никто не пытался описать меня мне. Я не знаю, как с этим справляться. Не знаю, как справиться с ним.
Язык чешется расспросить его о друзьях в группе. Зависает ли Джон с ребятами вне работы? Такие же они легкие, как он? Садятся ли они в круг для создания музыки? Или, может, они, как и многие другие парни смотрят спортивные каналы, попивая пиво и болтая о всяком дерьме?
Но задать вопрос — все равно, что сунуть нос в не свое дело и выглядит уж слишком по-фанатски. Хотелось бы спокойнее относиться к его славе, но временами кажется, словно Джон — это два человека. Кокетливый, иногда раздражающий, иногда озорной мужчина, являющийся моим соседом, а затем — Джакс, суперзвезда, объект бесконечного обожания и вожделения поклонников.
Когда речь заходит о ребятах из группы, я против воли воспринимаю его как Джакса и пытаюсь понять, какого черта он делает здесь и почему готовит для меня чай. И тогда появляется чувство нереальности происходящего.
Молчание становится неловким, и Джон ловит меня на том, что я тяну время.
— У тебя синие губы.
— Иду. Иду.
Принимаю горячий душ и надеваю самые мягкие пижамные штаны и кофту с длинным рукавом. Я не пытаюсь впечатлить Джона. Как же все нелепо… я нелепа. Этот мужчина — сосуд сливочного секса с горячей помадкой сверху. Мое тело знает это, пусть мозг и продолжает напоминать, что Джон — катастрофа, ожидающая своего часа. Может, если бы мне не пришлось жить рядом с ним или с напоминанием о том, как мы переспали, я бы хотела, чтобы парень желал меня.
Хотя, на самом деле, несмотря на его непревзойденный флирт, я не думаю, что он расценивает меня как завоевание. Такие парни, как Джакс Блэквуд, не колеблются. Они идут за тем, чего хотят, без страха. Как ни больно это признавать, но я восхищаюсь им.
Смеясь над собой, я вытираю волосы полотенцем, а потом направляюсь в гостиную. Единственное, что мне стоит помнить — его побег тем вечером, как будто у меня инфекционное заболевание. Поэтому мне не грозит, что все зайдет дальше, чем сейчас.
Эта мысль все еще крутится в голове, и я натягиваю на губы меланхоличную улыбку, присоединяясь к Джону в гостиной. На подносе у него стоит чайник и стопка тостов с маленькими горшочками джема, меда и масла. Это настолько по-английски, что у меня сжимается сердце.
— Как ты пьешь чай? — осведомляется он, и на меня накатывает странное чувство, словно я сплю. Еще бы, Джакс Блэквуд готовит мне чаепитие, заботливый и правильный, словно дворецкий.
Может миссис Голдман права? И он одинок? Хочу спросить, но мне не хватает мужества.
— Немного молока, ложечка сахара.
Джон наливает мне напиток, а потом передает чашку.
— У Киллиана скудный выбор сортов. К сожалению, здесь только дешевый «Эрл Грей» в пакетиках.
Обнимаю пальцами теплую керамику.
— Я не особый ценитель чая. В любом случае вряд ли почувствую разницу.
Он смотрит на меня с напускным ужасом.
— Я еще сделаю из тебя новообращенного, Кнопка.
Джон, должно быть, разбирается в этом, потому что чай — лучший из тех, что я пробовала раньше. Крепкий, но не слишком. Ароматный и молочный, с легкой сладостью. Я делаю еще один небольшой глоток, хватая намазанный маслом тост с медом.
— Спасибо, — говорю между укусами, — он потрясающий.
Изящно удерживая чашку большими руками, он пьет чай и каким-то образом заставляет этот процесс выглядеть мужественно.
— Что случилось? — интересуется он. — Ты не обязана говорить, если не хочешь. Но ты выглядела… потерянной, Стеллс. Все уже в порядке?
Чувствуя, как сжимается горло, я киваю.
— Все в норме. Просто… — Делаю еще глоточек, давая себе отсрочку. — Иногда цифры как бы смешиваются у меня в голове.
Он сосредотачивает на мне свои сверкающие зеленые глаза.
— Ты дислексик?
— Нет. Не совсем. У меня проблема с цифрами. Легкий случай дискалькулии. — Я делаю глубокий вдох. — Это случается, только когда я нервничаю или переутомляюсь. А потом как будто в мозгу что-то замирает или цифры переворачиваются. Когда я прикладываю усилия, ситуация становится еще хуже. Как сегодня. Я устала, замерзла, злилась на себя и…
Я пожимаю плечами, крепче сжимая чашку.
— Тогда я рад, что оказался там, и впустил тебя.
И все. Ни жалости. Ни вопросов, на которые я не обязана отвечать.
Джон намазывает на тост смородиновый джем, и несколько минут мы едим молча. Это не совсем напряжение — я определенно чувствую тепло и заботу — но между нами возникает определенная скованность. Создается ощущение, что Джон к чему-то готовится. Он продолжает бросать на меня нерешительные взгляды, прежде чем откусить большой кусок тоста и жевать так сосредоточенно, будто от этого зависит его жизнь.
Все лажают. Я это понимаю. Еще знаю, что он такой же человек, как и все остальные, хотя иногда кажется, что живет выше всего мира. Поэтому более комфортно располагаюсь на диване, пью чай и ем тост. Заговорит, когда будет готов. Он не относится к тем людям, кто способен долго хранить молчание.
Моя правота подтверждается, когда Джон делает большой глоток чая и отставляет его. Прижимается плечами к диванным подушкам, устраиваясь удобнее.
— Прости, что вот так ушел на вечеринке.
Не совсем то, о чем мне хочется говорить. Слова, которые приходят на ум, начинаются с «неловкости» и заканчиваются «отрицанием».
— Ты так быстро сбежал, что на мгновение я подумала, что стены и потолок разойдутся, — язвлю я.
Не знаю, выходит ли у меня произнести это так беззаботно, как рассчитывала. Наверное, нет. Я призналась, чем занимаюсь, и он сбежал. Сразу после того, как улыбался и наклонялся, словно хотел поглотить мои губы своими. Ясно, что моя деятельность профессионального друга — это для него повод сделать разворот.
Появившаяся между его бровями морщинка разглаживается.
— Шутка про Мегамозг? — улыбается он. — Боже, ты просто прелесть.
— Как забавный щенок, — выдыхаю я, а потом качаю головой, отбрасывая яркий образ.
Но он прекрасно меня слышит, и хмурится.
— Это было грубо с моей стороны. Не знаю, как все объяснить, наверное, у меня случился приступ временного помешательства.
Я ловлю себя на том, что возвращаюсь к старым привычкам, желая сгладить неловкость.
— Нет нужды в извинениях. Мне все равно пора было возвращаться к Ричарду.
Он не выглядит убежденным.
— Знай я, что ты на работе, не утащил бы тебя. Доставлять неприятности с клиентом — это последнее, чего бы я хотел.
Я прищурилась, глядя на него и не понимая, искренен ли он или пускает пыль в глаза. Джон слишком напряжен и суетлив, чтобы у меня вышло хорошо его разглядеть.
— Ричард не возражал.
Он кладет ноги на кофейный столик.
— Чем ты занимаешься с этими друзьями? И клянусь, что не намекаю на секс, — добавляет быстро.
Я издаю хриплый смешок.
— Я так и не думала. — Провожу рукой по мокрым волосам. — Мы занимаемся всем, что они хотят. У меня единственное правило: ничего противозаконного и никакого сексуального контакта. Чисто платонические отношения.
Он кивает, настойчиво подбадривая меня продолжать.
— Я встречаюсь не только с мужчинами. У меня также много женщин-клиенток. Просто так получилось, что ты видел меня с парнями. — Я печально качаю головой. — А что касается общих занятий, то я хожу на шопинг, на обед, в кино, посещала свадьбы как подставная пара. Даже однажды ходила на похороны.