Выражение его лица нейтральное, как будто он просто констатирует факт и не ожидает ответа. Но он слишком молчалив и, я знаю, ждет моей оценки.
— Честно? Я хочу свернуться калачиком и читать, надеясь, что еще одна жуткая метель разразится только для того, чтобы мы смогли разжечь огонь.
В ответ Джон слабо улыбается. Совсем не то, чего я ожидала. Обычно он светится таким ярким внутренним светом, что иногда трудно смотреть ему прямо в лицо. Но теперь, когда он потускнел, я хочу, чтобы этот свет вернулся.
Я стою рядом с кроватью. Она достаточно высокая, так что мне пришлось бы подпрыгнуть вверх. Темно-серый кашемировый пододеяльник накрыт синим пледом. Не мой стиль, но роскошно и под пальцами ощущается мягко.
— Что случилось? — спрашиваю его. — Ты заболел?
Он смотрит в сторону.
— Нет. Просто устал. Подумывал вздремнуть.
Я всецело за то, чтобы хорошенько поспать, но Джон выглядит так, будто здесь уже давно. Несколько грязных мисок и стаканов загромождают ночной столик, и комната явно обжита, что прямо противоречит пустой обстановке внизу. Не знай я, что Джон имеет дело с депрессией, возможно, мало думала бы об этой сцене. Но теперь мои нервы накаляются.
— Как долго ты дремал?
Он сердито смотрит на меня.
— О чем ты? Что ты вообще здесь делаешь?
Я игнорирую обиду, потому что распознаю защитную реакцию.
— Хотела поблагодарить тебя за то, что позаботился обо мне. Но ты не отвечал на мои звонки и сообщения.
— Нет нужды благодарить. Мне это в удовольствие.
В выражении его лица нет ничего, кроме искренности, но этот ужасный, плоский, безжизненный тон остается.
— Я волновалась о тебе, — признаюсь я.
О, ему это действительно не нравится.
— Я взрослый мужчина, Стелла-Кнопка. Тебе не о чем волноваться. Я в порядке.
— Если в порядке, то почему бы тебе не подняться? Принять душ.
Уголок его рта приподнимается.
— Хочешь сказать, от меня воняет?
Вообще-то нет. Во всяком случае, с того места, где нахожусь, я не чувствую. Но меня беспокоит его апатия. Я стою у его постели, а Джон даже не пытается сесть. Просто продолжает лежать, окопавшись.
— Это заставит твою кровь забурлить, — говорю, подталкивая локтем его колено.
Джон моргает, глядя в потолок.
— Скоро встану.
Когда я просто пялюсь на него, он поднимает голову и смотрит поверх своего элегантного носа на меня.
— Я в норме, Стелла. Как видишь, я не нанес себе ущерб или что угодно, чего ты там боялась.
В его голосе звучит раздражение, но я слышу смущение, которое он пытается скрыть. Понимаю, почему Джона бесит, что люди предполагают худшее, когда он не отвечает на звонки. Но я даже отдаленно не чувствую себя виноватой. Он слишком важен, и я отказываюсь ходить на цыпочках вокруг его чувств, если его безопасность находится под угрозой.
Однако я сохраняю легкий тон.
— Я была такой же раздраженной, когда ты обнаружил меня больной? Не могу вспомнить.
Он не закатывает глаза, но близок к этому.
— Ты была хуже. Опять же, ты действительно болела. Так что если просто пришла проведать меня, то можешь идти. — У него не терпящий возражений тон.
Джон выдерживает мой пристальный взгляд, почти призывая меня не уходить. И я понимаю, что, несмотря на раздражение, несмотря на то, что явно дразнит меня, он не хочет оставаться один.
— Раз ты не встаешь, тогда подвинься.
Он приподнимает брови.
— Что?
— Ты слышал. Беспокойство о том, что ты поранился, играя на гитаре голышом, утомило меня. Мне тоже нужно вздремнуть. Подвигайся.
Улыбаясь слабо и вымученно, Джон выполняет просьбу, освобождая для меня место. Положив голову на руку, он наблюдает, как я забираюсь на кровать. Приходится постараться, чтобы залезть на нее.
— Господи. Ты унаследовал эту кровать от королевской семьи или что-то в этом роде? Может быть, от принцессы на горошине?
Его ложе — это облако совершенства, роскошное, с мягкими, как масло, покрывалами. У меня действительно есть желание зарыться в нее и проспать весь день напролет.
Джон усмехается.
— Жаль разрушать твою фантазию, но она новая.
Я со вздохом кладу голову на подушку лицом к нему. Хоть мы и не соприкасаемся, все же находимся достаточно близко, чтобы я почувствовала тепло его тела.
— Я думала, что у Киллиана хорошая кровать, но это — совсем другой уровень удобства.
Джона сводит брови.
— Можешь не называть место, на котором ты временно спишь, кроватью Киллиана?
Я закатываю глаза.
— Ладно, гостевая кровать Киллиана и Либби. Так лучше?
— Да.
Я растягиваю губы в улыбке.
— Знаешь, прозвучало так, словно ты ревнуешь.
Странно лежать так близко к нему, не будучи больной. Я осознаю его размер, намного больше моего. Слышу его ровное дыхание и чувствую, что он немного пахнет Эрл Греем и лимонами. И я знаю, что его зеленые глаза смотрят на меня так, будто больше ничего и нет.
— Ты права, — с легкостью отвечает он. — Я думал, что это довольно очевидно, Стелла-Кнопка.
Мы придвигаемся ближе друг к другу. Наши предплечья соприкасаются. Мягкое трение его теплой кожи о мою заставляет мелкие волоски на руке подниматься.
— Что я всегда права? — парирую, поддразнивая, потому что боюсь разоблачить себя. — Я рада, что ты, наконец, признаешь это.
— У тебя дар намеренно не понимать меня. — Выражение его лица становится более серьезным и немного нежным, когда он протягивает руку и касается кончика моего носа. — Я больше не буду пытаться, — хрипло шепчет Джон. — Никогда.
В моем горле образуется комок.
— Я спрашиваю, в порядке ли ты, потому что забочусь. Но тебе не нужно успокаивать меня. Или угождать кому-либо. Ты не сделал ничего плохого, Джон.
Он тяжело вздыхает, и я нахожу его руку. Без колебаний он поднимает ладонь вверх и переплетает наши пальцы. Большим выводит круги по нашим костяшкам.
Мой голос едва слышен.
— Знаешь, почему я отправилась искать тебя?
Он сосредотачивается сильнее.
— Скажи мне.
Он все еще нежно исследует мою руку, гладкую кожу на тыльной стороне ладони, чувствительные края запястья и между костяшками пальцев. Я чувствую себя такой хрупкой, будто он сломает меня одним резким прикосновением или если отпустит.
Я не отвожу взгляда.
— Я скучала по тебе.
Джон судорожно сжимает пальцы.
— Я тоже скучал по тебе, Кнопка. Просто… — он качает головой, — если честно, не знаю, почему не ответил.
Мне кажется, я знаю. Потому что когда подавлена, то не хочу никого искать. Хочу, чтобы нашли меня, сказали, что я желанна, что во мне нуждаются. И когда не получаю этого, падаю еще ниже. Может, в этом отношении Джон отличается от меня, но очень сомневаюсь.
Я тяжело сглатываю.
— Я подумала… у меня создалось впечатление, что мир для тебя стал немного темнее, немного более тяжелым. Что тебе могут понадобиться объятия.
Мое признание, кажется, поражает его, и Джон вздрагивает, закрывая глаза, как будто рассматривает возможность отвернуться. Я безумно хочу сжать его руку и крепко держать. Но не делаю этого. Не мне принимать подобное решение.
Когда Джон открывает глаза и смотрит на меня, они слишком ярко блестят. От боли в них у меня перехватывает дыхание.
— Так и есть, — скрипучим голосом признается он. — Мне нужны…
Я раскрываю руки. Дрожа, он прижимается ко мне, кладет голову мне на грудь, руку обвивает вокруг талии и притягивает меня ближе. Наши ноги сплетаются. Джон вздыхает, когда наши тела буквально сливаются. Я провожу руками по его волосам, издавая бессмысленные звуки себе под нос.
— Черт, Стелла… это больно, и я не знаю, как… — Его тело напрягается, как будто он мысленно заставляет его не разваливаться.
— Я знаю, милый.
Я глажу изгиб, где его шея соединяется с плечом. Напряженные мышцы ощущаются как сталь под шелковой кожей.
Джон громко сглатывает.
— Оно приходит и уходит. Я нахожусь на вершине мира, а потом вдруг перестаю. — Тепло его дыхания касается моей груди. — Психотерапевт предупреждал меня. Она сказала, что это гонка на выносливость. Ты терпишь. Продолжаешь двигаться вперед. Но иногда, Стелла… иногда я так чертовски устаю.