Я прерываю их, чтобы не выслушивать про его тело. Наверное, потому что когда мы сидим рядом с Джоном на диване, его вид без футболки может заставить меня покраснеть.
― Он ― лучший мужчина из всех, кого я знаю, — говорю я.
Абсолютная правота этого утверждения повисает в небольшой окружающей меня группе, и мы все затихаем, глядя на него.
Вначале мне показалось, что Джон не заметил моего исчезновения, но я быстро понимаю, насколько ошиблась. Все время, пока работает, он понемногу пробирается ближе ко мне. Его восприятие острое, как бритва. Он явно в курсе, где кто находится и осведомлен о своем расположении в толпе. Картинным движением он поворачивается, чтобы пожать чью-то руку, и внезапно снова оказывается на моей стороне, делая это как бы случайно. И только когда кладет руку мне на талию, я догадываюсь, что нет.
Сейчас мне до безумия хочется завернуться в его надежное тепло. Однако я не делаю этого. Все смотрят. Я коротко машу глазеющей группке девушек, хоть и знаю, что их внимание приковано не ко мне.
Прижимаясь ладонью к пояснице, Джон ведет меня к приближающемуся блестящему черному внедорожнику. Азиат, который выглядит смутно знакомым, выходит из машины и открывает заднюю дверь. Я проскальзываю на черные кожаные сиденья, Джон следом за мной. Громкий хлопок двери приносит благословенную тишину.
Водитель обходит автомобиль спереди и садится. Не успеваю опомниться, как мы плавно вливаемся в поток машин, пока народ устремляется за нами, чтобы бросить последний взгляд.
Джон со вздохом откидывается на спинку, а потом смотрит на меня.
― Ты в порядке?
Теперь, покрытый патиной славы, он выглядит по-другому, и я не могу избавиться от ощущения, что нахожусь с Джаксом Блэквудом. Бесчисленное множество людей отдали бы все, чтобы оказаться сейчас на моем месте. Презрение девушек обжигает и покалывает мою кожу, а тихий голос в голове спрашивает, что я здесь делаю. Почему я? Во мне же нет ничего особенного. Однако я приказываю этому голосу заткнуться.
― Я в порядке.
Парень изучает мое лицо, словно пытаясь прочитать мысли.
― Ты напряжена.
― Я просто не ожидала такой стремительной атаки на себя. Да и тебя тоже. ― Слабо улыбаюсь. ― Иногда я забываю, кто ты такой.
Теплая ладонь Джона накрывает мою и сжимает.
― Ты-то точно знаешь, кто я такой, и совсем не вот тот парень.
Теперь мы смотрим друг на друга, повернувшись на заднем сидении.
― Ты поэтому не любишь, когда я называю тебя Джаксом?
Между его бровей залегает морщинка, и он опускает голову.
― Я долго был Джаксом. После того как разбился и сгорел, Джакс ощущался больше как… не знаю, сценический псевдоним. Джон был мужчиной, стоящим за всем этим. Джакс задыхался от бремени знаменитости. Джон оставался просто парнем, который любит играть на гитаре и создавать музыку. ― Он едва не пыхтит, имитируя тень улыбки. ― Боже, звучит очень неловко. Я не говорю, что во мне живут две личности, борющиеся за управление, или нечто подобное. Просто когда ты зовешь меня Джоном, я чувствую, словно ты видишь меня, а не рок-звезду.
― Вас обоих. ― Я поглаживаю пальцем костяшки его пальцев. ― Вас обоих, и вы оба потрясающие.
Вздохнув, он прикрывает глаза.
― Пока ты не сбежишь из-за популярности. Хотя я тебя не стану осуждать.
― Я не сбегу. Но эта жизнь совсем не похожа на ту, которой я жила. Иногда меня это будет выбивать из колеи. Или я буду ошеломлена знакомством со звездой, как бы странно это ни звучало.
Скривив губы в улыбке, он бросает на меня взгляд из-под ресниц.
― Ошеломлена знакомством со звездой, да?
Мои щеки заливает краской.
― Заткнись.
Джон улыбается, легонько качая головой.
― Тебя слишком легко подколоть. ― И это правда. Джон снова заговаривает, и на этот раз его тон расслабленный и легкий. ― Я забыл представить тебя временному телохранителю, ― произносит он, не сводя с меня глаз, но я смотрю на водителя, который кивает мне. ― Познакомься с Брюсом Ли.
Я, вероятно, удивленно фыркаю, потому что и Джон, и Брюс усмехаются. Несложно догадаться почему: Брюс Ли выглядит практически так же, как легенда кунг-фу.
― Твои родители сознательно сделали это с тобой?
Брюс издает легкий смешок.
― Абсолютные поклонники без раскаяния и беспокойства о том, что доведется пережить их бедному мальчику.
― Я не раз советовал ему использовать имя по максимуму, ― встревает Джон. ― Надеть большие солнцезащитные очки, облегающую рубашку с большим воротником, красные клеши, и полностью погрузиться в фанк семидесятых.
― Я бы не хотел затмевать рок-звезд, ― язвительно замечает Брюс.
― Сделай это, пожалуйста. Раздай несколько автографов и позволь мне немного отдохнуть.
Всю дорогу до дома мы смеемся и шутим. Но мы оба выбиты из колеи, и пытаемся это скрыть. Думаю, Джон смущен своей известностью. Мои размышления немного более сентиментальны. Я не могу избавиться от мыслей, что это не настоящая жизнь. Это фантазия. Никому так не везет. Особенно мне.
ДЖОН
― Так теперь у тебя есть девушка? ― Рай толкает меня своей огромной ручищей.
Из-за того, что он гигантский, словно танк, создается впечатление, будто меня ударили дубиной. Я тру саднящее плечо и смотрю на него.
― Тебя обязательно вешать на нее ярлык?
― Я-то как раз не вешаю, ― спокойно возражает он, ― но она навесит. Женщины любят навесить ярлыки, обрисовать детали, наметить прогресс, а потом назначить дату. Будь готов к пыткам, парень.
Мы возвращаемся из Бруклина, где Рай охотился за синтезатором «Moog» шестьдесят девятого года, что побудило нас сыграть версию «People Are Strange» во время тестирования. Это заставляет меня чертовски скучать по Киллиану, потому что он отлично исполняет музыку Джима Моррисона. Его версия «Roadhouse Blues» снесла всем крышу в Лондоне, когда мы в последний раз гастролировали. Я так давно с ним не общался, что кажется, будто потерял часть себя.
Я отбрасываю эту мысль и смотрю на Рая.
― Знаешь, такие разговоры заставляют меня думать, что ты боишься женщин.
Он громко хмыкает.
― Да брось. Я люблю женщин. Чего их бояться.
Я откидываюсь на спинку сиденья и смотрю на Брюса за рулем.
― Слышишь это? Рай не боится женщин.
Брюс кивает.
― Понял. Вообще не боится.
― Вы, два придурка, продолжаете меня опекать, ― смеется Рай. ― Только мне плевать.
― Скажи мне, Райланд, ― я поворачиваюсь к нему, ― когда это ты начал называть Бренну ягодкой?
Он становится ярко-розовым, как та ягода, о которой идет речь, и это такое зрелище, что мне хочется поскорее вытащить телефон, сделать снимок и отправить его парням.
― Отвали, красавчик. Это было оскорбление, а не прозвище.
Я улыбаюсь.
― Для меня звучит как прозвище, сынок.
У Рая начинают играть желваки. Я играю с огнем. Годами накопленный опыт подсказывает, что осталось совсем немного, прежде чем он набросится на меня. Будучи молодыми панками, мы часто заканчивали тем, что колотили друг друга. Все отлично веселились, но это не означало, что кто-то не уйдет с разбитой губой или подбитым глазом. В подростковом возрасте это был хороший способ выпустить пар. В тридцать лет я думаю, что пожалею об этом и придется неделю глотать аспирин.
Когда Рай наконец начинает говорить, его тон становится неожиданно жестким и наполненным болью.
― Вам, парни, стоит забить на эту фигню между мной и Брен. Она ненавидит меня до глубины души, и не без причины. Этого дерьма не произойдет. Никогда.
В салоне повисает тишина, неловкая и густая. Брюс поднимает стеклянную перегородку, оставляя меня наедине с другом. Снаружи ревут клаксоны, и машина подпрыгивает на ухабистой дороге. Я прочищаю горло и отваживаюсь взглянуть. Рай смотрит в окно, а его тело напоминает большую гору зажатых мышц.
― Почему ты решил, что она тебя ненавидит? Я не замечал ничего подобного, хотя вы постоянно подшучиваете друг над другом.