— Оно на самом деле… светлое.
— Светлое? — звучит, словно он сбит с толку.
— Множество окон. Высокие потолки.
Я скучаю по старой квартире с темными стенами и небольшими окнами. Она была красивой, спокойной пещерой вместо этой… открытости.
— Джон, — протягивает Киллиан с тяжелым вздохом, — свет и воздух — это хорошо.
Конечно, если ты любишь быть на виду. Ничего из этого не привлекает меня.
— Хорошая акустика, — бормочу я, понимая, что он ждет какой-то похвалы.
— Отличная, — добавляет он. — Попробуй сыграть на «Гретче».4 Ты не будешь разочарован.
Фыркаю, слегка улыбаясь. Я способен играть на гитаре день напролет. Не имеет значения, что я не могу создать новый материал. Как и у Битлз, у «Килл-Джон» два фронтмена, я и Киллиан. Мы оба поем, оба играем на гитарах. Одни песни исполняет Киллиан, другие — я. Но пишем мы их вместе.
Уип и Рай обычно придумывают общий ритм и партию для ударных, но мы с Киллсом — краеугольный камень процесса. С момента инцидента, как все его называют, Киллиан взял на себя основную работу в написании песен совместно с женой Либби. И все отлично, но мы звучим не так.
Мне нужно набраться мужества. Два года — больше, чем засуха. Это высохший колодец.
— Может, поиграю сегодня вечером, — говорю я Киллиану и снова открываю холодильник. — Возвращайся к тому, чем бы ты там ни занимался.
— Кем бы я ни занимался, — поправляет он. — И занимался я своей женой… оу, Либс. Что еще за щипки?
Услышав, как на заднем плане кричит Либби, я смеюсь.
— Может, не стоит ее там притеснять, брат.
— Ага, — бурчит он. — Услышал громко и четко.
Улыбаясь, я достаю кастрюлю с приготовленным вчера тушеным мясом.
— Я на самом деле охренительно разочарован в тебе, если ты этим занимался, когда ответил на звонок.
— Эй, — протестует он, — я вел себя как хороший друг.
Моя улыбка исчезает. Он опять нянчится со мной. Что еще хуже? Что в первую очередь я чувствую потребность позвонить ему. Подавляю вздох.
— Будь хорошим мужем и развлекай свою жену. А я пошел.
Положив трубку, пялюсь на духовку. Нельзя здесь оставаться. Снаружи буря набирает обороты. Я в одиночестве, но у меня есть еда. Много еды. И это хорошо. Некоторые не настолько удачливы.
Вбежав в прачечную, хватаю небольшую корзину и кладу в нее тушеное мясо и другие продукты. Несу это вниз на два пролета и стучу в дверь.
Мэдди открывает и выдает широкую улыбку.
— Ну, привет, красавчик.
— Мэдди, ты выглядишь, как всегда, прекрасно.
Она смеется, и смех получается хрипловатым.
— Сладкоречивый. Что ты здесь делаешь?
— Хотел узнать, не хочешь ли ты со мной поужинать. Могу я заинтересовать тебя запеченным мясом?
Она сияет, как будто я сделал ее неделю. Выражение ее лица делает меня счастливым, но есть и чувство дискомфорта. Я просто делюсь едой и вряд ли это можно назвать героизмом.
— Я бы с радостью поужинала с тобой, Джакс. Заходи.
Она поворачивается и возвращается в квартиру.
Я замедляю шаг, чтобы подстроиться под ее темп. Здесь потолки ниже, сама квартира меньше, обставлена со вкусом, полна антиквариата и прекрасной мебели. Она похожа на английский дом, приземлившийся в центре Манхэттена. Мне не нужен психотерапевт, чтобы сказать, что это напоминает мне о детстве, даже если Мэдди — чисто нью-йоркская нахалка.
Я встретил ее, когда переезжал сюда несколько месяцев назад. В тот раз она пыталась затащить тележку с книгами на крыльцо. Женщина ростом полтора метра и весом примерно сорок пять килограммов насквозь промокла, но не сдавалась, пока я не забрал у нее тележку.
Вскоре я узнал, что Мэдди была биржевым маклером, одной из немногих женщин, которые занимались этим в период между шестидесятым и семидесятым годами. Я более чем уверен, что она могла бы купить здание, но ее, кажется, устраивает жить в своей маленькой однокомнатной квартире.
Следую за ней на кухню, и она достает большой противень, чтобы разогреть духовку.
— Что там у тебя еще в корзинке, Красная шапочка?
— Миленько, — говорю я, ставя корзину. — У меня есть немного салата и вкусный багет.
Мэдди прислоняется к островку и достает из ящика электронную сигарету.
— Молодой человек, вы слишком легко дразнитесь.
Качая головой, я достаю тушеное мясо.
— А у тебя грязные мыслишки, миссис Голдман.
— О, так теперь миссис Голдман?
Она включает электронную сигарету и глазеет на меня сквозь смехотворно длинные искусственные ресницы.
— Я пытаюсь быть джентльменом.
Мэдди берет хлеб и начинает его нарезать.
— Милый, мне семьдесят четыре. У меня нет времени на джентльменов.
— Учту, — смеюсь я.
Мы ужинаем за кухонным столом, который стоит в углу возле окна. Это один из тех гарнитуров в стиле сороковых, изготовленный из жаропрочного пластика и хрома, который больше подходит для закусочной. Снегопад плотный и с ветром.
— Не то чтобы не приветствовала компанию, парень, но я ожидала, что к этому времени ты будешь далеко от города, — говорит Мэдди между тем, как поглощает мясо.
Она знает, кто я. Узнала меня сразу, как только предложил ей помощь с сумками в тот далекий день. Она, несомненно, фанатка «Килл-Джон».
— Полагаю, мне стоило. — Я беру кусок хлеба. — На самом деле не смог придумать, куда хотел бы поехать.
И это чистая правда. Киллиан и Скотти женаты. Быть третьим лишним не увлекает. Рай с Уипом подались на курорт. Не для того, чтобы оздоровиться, а чтобы цеплять женщин, что выглядит вроде как отчаянно, если вам интересно мое мнение. Я мог бы позависать с Бренной, но в итоге мы стали бы ссориться, потому что она думает, что мне нужно остепениться. Я думаю, ей стоит заниматься своими делами. А общение с людьми, которые не являются близкими друзьями, для меня ничем не отличается от одиночества.
Взгляд Мэдди проникает прямиком в мои мысли.
— Тебе нужно найти женщину. Ту, что составит компанию в холодные ночи.
И она туда же. Клянусь богом, как только исполняется тридцать, все пытаются тебя женить. Гребаная эпидемия.
— У меня есть женщина, которая составляет мне компанию холодными ночами. Я ведь здесь с тобой, — подмигиваю ей.
Она хмыкает, качая головой.
— Бесстыдный флирт. Будь я на сорок лет моложе, ты бы не понял, что именно тебя поразило.
Я в это верю. По всей квартире расставлены фотографии Мэдди и ее последнего мужа. Она была копией Лорен Бэколл. Она и сейчас красивая, честно говоря.
— Ты когда-нибудь думала найти себе кого-то? — спрашиваю я.
Мэдди складывает руки на коленях и смотрит в окно. В профиль линии ее жизненного опыта заметнее, глубже. В моем мире доминирует молодежь. Даже седовласые рок-легенды с искусственными бедрами стараются выглядеть так, будто им все еще за тридцать. Но старость — это то, к чему я стремлюсь. В конце концов, я куплю дом с верандой и буду махать тростью на сквернословящих юнцов, которые осмеливаются ходить слишком близко к моей лужайке.
Мэдди шумно вздыхает. Когда она снова на меня смотрит, выражение лица спокойное, лишь взгляд грустный.
— Когда находишь своего человека и живешь с ним сорок семь лет, движение дальше больше похоже на пережидание своего времени. У меня есть дети, внуки и друзья. Полагаю, я могла бы найти мужчину. Может, однажды так и сделаю. Но у меня был тот, кого я долго хотела. Кто бы ни появился, он должен быть особенным.
Я медленно понимающе киваю. Но это ложь. Мысль дать так много власти другому человеку непостижима. Жизнь и так слишком сложна, чтобы в процессе еще беспокоиться о ком-то другом. Конечно, я вижу как теперь счастливы Киллиан и Скотти. Но также я видел, как глубоко они погружались в грязь, мучаясь от душевной боли. А все потому, что ссорились со своими женщинами. Кто сказал, что это не повторится? Что случится, если кто-то умрет?