Но ведь так не бывает! Чтобы два часа назад встретиться, чтобы все быстро так.
Маньячелло прекрасно понимает, что выглядит отлично. Еще разок пленяет меня темными глазами, поднимает бокал с водой и произносит запросто:
– Разумеется, будет. С днем рождения, Диана. Желаю, чтобы на твоем жизненном пути встречалось много открытых, позитивных и по-настоящему хороших людей. Чтобы дела в твоих руках горели и вдохновение не оставляло. Чтобы одиночество дарило отдых, но при этом всегда рядом были люди, которые при любых обстоятельствах выбирали бы именно тебя. А еще я желаю тебе любви.
Павел смотрит только на меня. Ничего особенного не делает. Сидит напротив в белой рубашке, которая ему так сильно идет. А у меня тахикардия вовсю. Он болтает что-то простое и банальное. Но мне нравится. Просто все, что происходит, нравится.
– Любви к мужчине, – добавляю, не сводя с него глаз.
– Да. Взаимной, разумеется. Страдания оставим жалким неудачникам.
– Прекрасно. Спасибо, – благодарю я и осушаю бокал залпом.
Приносят салаты, и мы с Павлом принимаемся за еду.
– Люблю этот ресторанчик, здесь вкусно готовят, – перевожу тему на более нейтральную. Подальше от взаимной любви к мужчине.
– Здесь хорошо, да, но скучно, – говорит Адомайтис.
– Что?
– Для обеда в самый раз, но для праздника слабовато. Есть предложение поехать куда-нибудь еще.
Глава 5
Интересно, сколько же у него женщин?
Я думаю об этом, пока мы едем в такси. А потом… когда замечаю взгляды, что бросают на Адомайтиса девушки в клубе.
Судя по словам Матвея, которые тоже нужно делить на два, если не на четыре, с постоянной подружкой Павел расстался под Новый год. Но ведь есть и те, кто параллельно.
Должны быть, иначе никак. Можно даже не рассчитывать на статус эксклюзивного партнера. У такого – обходительного, внимательного, симпатичного и адекватного – обязана быть целая группа поддержки.
Я склоняю голову набок. Вновь подношу к губам стакан с «Лонг-Айлендом», делаю глоточек и решительно заявляю:
– Это совершенно невозможно, Паш! Ты бредишь.
Музыка орет ой-ей! Но мы, забившись в самый дальний угол у барной стойки, умудряемся друг друга прекрасно слышать. Павел не пил алкоголь и не собирался. Но я уговорила. Это было мое условие, иначе бы мы никуда из «Бохо» не поехали. Там действительно слишком светло и официально.
Адомайтис опрокидывает очередную стопку текилы и назидательно поднимает палец. На мгновение закрывает глаза, борясь с головокружением. Это так смешно, что я едва сдерживаюсь, чтобы не согнуться пополам.
– Погоди, – подбирается он. – Но ведь все эти элементы в природе были и раньше. Разве нет?
– Да!
– Во-от.
– Боже, послал же боженька по мою душу мясника! Почему не какого-нибудь терапевта? Невролога или аллерголога!
– Эй! – возмущается Адомайтис, открывая рот не то пораженно, не то восхищенно.
– Твоих аргументов недостаточно, Паша! Полиолефины не могут просто взять и возникнуть в природе. Это категорически невозможно. Человек изобрел пластик. Не будет человека – пластик исчезнет во Вселенной и больше никогда не появится. Никогда на свете. – Я достаю мобильный и демонстрирую трубку Адомайтису, чтобы тот оценил масштабы возможной катастрофы. – Айфоны не растут на пальмах.
– Хорошо. Выходит, ты согласна с тем, что у нас есть определенные элементы. И в запасе сколько угодно времени. А если что-то хотя бы теоретически возможно и на это есть дохренион лет, то значит…
Да он издевается надо мной! Поит и дурит!
– Теоретически это совершенно невозможно! – возмущаюсь я. – Полиэтилен. Там молекула вот такенная! – Развожу ладони широко-широко, показывая впечатляющую длину.
– Она больше, Диана.
– Тем более. Да, больше. Его переработать-то капец как сложно, ферменты ее чикают. – Я изображаю пальцами, как именно, и прям прекрасно представляю выражение лица своего профессора, который учил меня не этому.
Господи, два бокала шампанского, второй «Лонг-Айленд»… И Диана режет пальцами длинные молекулы.
Павел чуть прищуривается, его рот растягивается в едва заметной улыбке, такой милой, что это обезоруживает и злит одновременно.
– И даже после расщепления куски остаются огромными. А ты хочешь, чтобы такую гадость природа сотворила. Есть вещи, которые невозможны. Смирись.
Адомайтис окидывает меня взглядом с головы до ног и обратно. Потом широко улыбается. Этот глупый спор явно доставляет ему удовольствие.
– Твоя категоричность, Диана, меня умиляет. Скажи еще, что никогда и ни при каких обстоятельствах не появятся бактерии, способные этот пластик, эту форменную гадость, жрать.