— Тогда, возможно, вам будут интересны малоизвестные детали его жизни, — и Довлатов рассказал две новеллы о Фолкнере.
Придя домой, я записала их в свой дневник и поэтому уверена в точности пересказа. Впрочем, понятия не имею, есть ли в них доля правды или они целиком плод довлатовской фантазии.
— Приходило ли вам в голову, что вся золотая плеяда американских прозаиков начала века вышла из Шервуда Андерсона?
Я сделала невнятный жест: то ли покивала головой (как бы, конечно, приходило), то ли покачала головой (нет, не приходило). Довлатов не заметил моей уловки.
— Но, возможно, вы не знаете, почему Фолкнер вообще стал писателем? — с надеждой спросил Довлатов. Я пожала плечами: может, да, а может, и нет.
— Он стал писателем чисто случайно, просто из ревности или зависти, что ли, — начал Сергей. — А дело было так.
В начале двадцатых годов Фолкнер и Шервуд Андерсон жили в одном городке. Они каждый вечер встречались в баре, выпивали, болтали, но даже фамилий друг друга не знали, а уж тем более понятия не имели, кто чем занимается. Впрочем, Фолкнер ничем особенно и не занимался. Как-то он пришел в бар, а Шервуда нет. Нет его ни на второй, ни на третий день, нет его неделю. Фолкнер спрашивает у бармена, не знает ли он, куда дружок его подевался. Бармен говорит: «Черт его знает, пойди к нему домой, узнай». И сказал Фолкнеру адрес. Подходит Фолкнер к этому дому и слышит стук пишущей машинки. Окно было открыто, Фолкнер подошел, облокотился на подоконник и заглянул в комнату. Его приятель строчит на машинке, ничего вокруг не замечая.
— Чего это ты делаешь? — спросил Фолкнер.
— Рассказ сочиняю, — отвечает Андерсон. — Пока не кончу, не выйду из дому.
— Ну, извини, — говорит Фолкнер, — не буду тебе мешать.
Прошло дней десять. Шервуд Андерсон закончил свой рассказ и пришел в бар. А Фолкнера нет. Нет его ни на другой, ни на третий день.
— Не знаешь, куда это дружок мой подевался? — спросил он у бармена.
— Откуда мне знать? Пойди да узнай, он живет за углом, второй дом налево.
Андерсон подошел к дому, позвонил. Фолкнер приоткрыл дверь и говорит:
— Извини, я занят. Не могу уделить тебе ни минуты.
— А чего ты делаешь?
— Роман пишу! А ты что же думаешь, только ты один писатель?
Так появился на свет первый роман Фолкнера «Солдатская награда».
И, не переводя дух, Довлатов рассказал мне содержание этого романа.
— Знаете ли вы о необъяснимой дружбе Фолкнера и Эйнштейна? В самом деле, что могло быть общего у великого прозаика, южанина, сына плантатора из штата Миссисипи, с великим физиком-теоретиком, немецким евреем из северного города Принстона? Над этой загадкой бились многие биографы и журналисты, но безрезультатно — оба гиганта ревниво охраняли свою тайну. Было лишь известно, что они видятся несколько раз в год, всегда без свидетелей, наедине. Тайну их отношений удалось разгадать одному прыткому репортеру. Однажды разведка ему донесла, что Эйнштейн собирается к Фолкнеру в гости.
Путешествие ученого на старом шевроле заняло несколько дней. В день приезда Эйнштейна репортер прикинулся водопроводчиком, проверяющим в фолкнеровском доме трубы. Он что-то там намеренно испортил или отвинтил и принялся это чинить. Раздался звонок. Фолкнер, опередив прислугу, бросился к дверям. За окном бушевала гроза. На пороге стоял дрожащий от холода Эйнштейн в насквозь промокшем плаще [Непонятно, правда, почему промокший, он ведь подрулил к фолкнеровскому дому на автомобиле. — ]. У него не было с собой никаких вещей, только скрипка в потертом футляре. Гении молча обменялись рукопожатиями, Фолкнер помог снять, стряхнул и повесил на вешалку эйнштейновский плащ, после чего они проследовали к хозяину в кабинет. Через минуту репортер услышал звуки настраиваемой скрипки. И вот раздалась соната Моцарта для скрипки и фортепьяно. Писатель и ученый играли с упоением. Но звучала соната ужасающе. Оба спотыкались, фальшивили и пропускали ноты. В их исполнении не было ни величия, ни грации, ни радости, ни печали. Через час эта мука закончилась. Служанка внесла в кабинет поднос с чаем и вазочку с печеньем. А еще через полчаса Фолкнер помог Эйнштейну надеть не успевший просохнуть плащ, и старик Альберт отчалил через всю Америку к себе, в Принстон.
Музыка и Эйнштейн… Эта комбинация была мне послана Богом. Если о Фолкнере я не могла проблеять ничего вразумительного, то об Эйнштейне и музыке мне было что сказать. Мой троюродный брат, ныне покойный физик-теоретик и философ Генрих Соколик, сочинял философские сказки, которые впоследствии, уже в Израиле, были собраны в книжку под названием «Огненный лед». Одна из сказок была посвящена Эйнштейну и музыке, и несомненно забивала интеллектуальный гол в довлатовские ворота. Разумеется, эта сказка никакого отношения к литературе не имела, но не уползать же мне побитой с поля боя. Пусть терпит. И я пересказала Сергею своими словами сказку.