– Будем считать – около сотни. И кто б это мог быть?
– Думаю, это Наримонт, княже, – погладив вислые усы, сурово промолвил Сирвид-воевода. – Явился с дружиною отомстить за городище.
– Быстро.
– А что ему выжидать-то?
– Сотня человек вряд ли возьмет замок, – Довмонт покачал головой и тут же продолжил глуховатым, себе под нос, голосом. Словно бы размышлял вслух. – Да замок им и не нужен. Нужно – ясно что. Деревни пожечь, посевы, похватать людишек. Рискуем остаться без урожая. И без крестьян.
– Ну, крестьяне-то в замке укроются, – протянул Альгирдас. – И стада можно за частоколом спрятать. Если поспешить.
Князь скривился:
– Стада-то можно, и то не все, лишь часть малую. А рожь, овес, пшеница? Борти лесные? Лен тоже жалко, если сожгут. М-м-м… как же они быстро-то. Ты ж, дядюшка Сирвидас, говорил, что раньше осени ждать супостатов нечего.
– Так и не должны были бы утенцы раньше осени напасть. Все войско их вместе с князем – у Миндовга. А Миндовг их на север, против крестоносцев послал.
– Так у Миндовга с рыцарями вроде бы мир? – округлил глаза темноволосый Любарт-Любартас.
– Мир-то мир, но такой, что сильно войной пахнет, – сказав, воевода многозначительно посмотрел на Довмонта. – Что делать собираешься, князь?
– Собираюсь не дожидаться супостатов в замке, – деловито отозвался кунигас. – Давайте-ка прикинем, каким путями они сюда пойдут?
Нальшанский брод, что у Черного леса, издавна пользовался самой нехорошей славой. Вроде и не глубоко – по пояс, – а течение сильное, да еще камни. Бывало, по весне-то, не только людей, но и коров утаскивало, и даже пустые телеги! Окрестные крестьяне всерьез поговаривали, будто бы невдалеке от брода, в омуте под старой раскидистой ивой, с давних пор поселился сам Упинис, речной дух. Некоторые даже видели, как по ночам Упинис вылезает из омута и ходит, ходит кругами. Ходит и этак страшно кричит.
Если посмотреть издали, то речной дух покажется похожим на обычного человека, только кривоногого, с длиннющими кривыми руками и с горбом на спине. Ежели же какой смельчак подойдет-подберется поближе, то заметит, что никакой это не горб, а плавник, как у рыбы. Позади же тащится по земле такой же, как у рыбы, хвост. У Упиниса и глаза – рыбьи. Светлые, вроде бы и не живые. На кого такой взгляд попадет, тот сразу весь разум теряет, идет на реку да бросается в омут с головой.
Боялись местные жители Упиниса не на шутку, приносили жертвы – щук, уток, чаще же всего – цветы. Речной дух васильки любил, колокольчики, желтые купавницы, лилии. Вот и плели девы венки, бросали в воду – прими, Упинис, не гневайся, да почаще будь милостив.
Со стороны Черного леса к броду вела неширокая дорога, поросшая по краям густым кустарником, а кое-где обложенная по обочинам камнями. Вот на этой-то дороге и показался отряд всадников и пеших, да еще возы, телеги, рогожками крытые. Большой отряд, около сотни окольчуженных воинов с мечами, копьями, со щитами. Ехали-шли не быстро, но и не медленно, лишь задержались немного у брода. Ехавший впереди всадник на вороном коне остановился, глянул на коричневатую воду, задумался. После недавних дождей брод вполне мог оказаться непроходимым.
– Оставим возы здесь, – подумав, приказал всадник. – С ними – дюжину охраны. Остальные – за мной.
Пустились вброд кони и люди. Взбаламутили воду, и впрямь оказалось глубоко, да и течение – пустые-то возы вряд ли прошли бы, утянула бы река, а так…
А так вдруг, откуда ни возьмись, выплыли из-за излучины плоты! Вынеслись течением на стремнину, понеслись – прямо на воинов.
Опасность, конечно, заметили, но поздновато. Закричали, заметались, кто-то вытянул вперед руки… Да разве же осилит человек стремительно летящий по течению плот, связанный из тяжелых крепких бревен? Коню-то не устоять, а не то что человеку.
Кто успел – тому повезло, кто не успел, того плоты сшибли, потащили за собой на стремнину, на острые камни…
– Господине воевода! Смотри, смотри!
– Да что уж это такое, Пикуолис их побери! – поспешно выбравшись на противоположный берег, ругался воевода. – И откуда же плоты эти взялись?
– Местные крестьяне завсегда так лес заготавливают, – пояснил кто-то из воинов. – Таскать-то лень.
– Лентяи, чтоб их… Знали бы, переждали. Так! Плотовщиков – на деревья. Поймать и развесить – я сказал! Чтоб неповадно было. Чтоб знали впредь.
Худо ли, хорошо ли – а с дюжину пеших воинов не досчитались, и еще трех всадников. Ждать некогда было, пришлось оставить нескольких воинов – поискать, да еще с десяток – плотовщиков ловить да вешать. А как же! Слово воеводы – закон. Сказал – поймать и повесить, так надобно исполнять, а не исполнишь ежели – сам на ветке болтаться будешь! Воевода Мингайла – на расправу крут, не хуже самого Наримонта-князя.