Не повезло Жерому. Жребий пал на него и на еще одного рыцаря из светских, молчаливого увальня откуда-то из Швабии.
– Ничего, братья! – подбодрил комтур. – Мы обязательно вышлем вам смену. Однако же не смыкайте глаз.
Ночь прошла спокойно и тихо. Лишь надоедливо зудели комары, да со стороны болота исходили какие-то странные звуки. Что-то булькало, пыхтело, стонало. Тем не менее подавляющее большинство рыцарей и кнехтов не обращали на все это никакого внимания. Спали. Дрыхли, как младенцы, кто в шатрах, кто в шалаше, а кто и на голой земле, набросав веток и мха да подстелив под себя плащ.
Правда, некие братья невдалеке от шалаша «Жерома» яростно отбивались от комаров сорванными с березы ветками, да еще кто-то рядом храпел так, что, казалось, пригибались даже деревья.
Не спалось и «Жерому», сиречь – Игорю. Он даже не мог себе представить, что было бы, если б не счастливый случай со жребием. Злая языческая воля, вне всяких сомнений, взяла бы в его сознании вверх, вырвалась бы наружу, обратив разящий меч против своих недавних соратников. Так и было бы… Но пока верх удавалось одерживать аспиранту… Игорю… Даумантасу, Довмонту. Кстати, именно Довмонт участвовал в заговоре против Миндовга! То есть еще будет участвовать. Может, отсюда и проклятье? Да, очень может быть, очень…
Всех подробностей заговора Игорь, увы, не знал – не успел поискать информацию. Помнил только, что такой заговор был, и даже Миндовг там погиб… кажется. Заговор! Так, может быть, если не участвовать в нем, если не трогать Миндовга – то не будет и проклятья? И тогда в далеком будущем останутся в живых сестры, Лаума и Лайма, будет жить Ольга и – а чем черт не шутит? – родная мать? Странное выходит будущее… Игорь такого не знал.
Утром все поднялись на удивление быстро и слаженно. Впрочем, чему удивляться? К походной жизни были привычны все. Не поднимая лишнего шума, крестоносцы сразу же выступили в путь, исчезли ведомые предателем Отто по узким лесным тропкам. Князь же и его новый сотоварищ, швабский увалень Клаус фон Бухгольц, прихватив собой полдюжины кнехтов, принялись деятельно организовывать укрытие, так, чтоб со стороны болота, с гати, у леса не было видно никого. Никого… и ничего подозрительного.
Убиенного мальчишку еще вчера бросили в трясину – чтоб не гнил да не привлекал лесную живность, охочую до сладкого протухшего мясца. Клаус, похоже, был из тех, кто знал крестьянский труд – самолично вырубал в лесу осинки, ломал лапник, сооружая нечто вроде замаскированного убежища – шалаша.
Выпал удобный случай уйти. Сейчас или чуть погодя, ближе к ночи. Уйти… Ага! И шагать по трясине, не зная броду? Или по лесу – не зная троп. Это же не парк, это непролазная чаща, к тому же – абсолютно незнакомая, чужая! Величественные дубы, грабы, сосны. Огромные – с три стога кронами – липы. Густейший подлесок, мхи. Даже днем сумрачно и как-то гибло, так, что разговаривать хочется лишь благоговейным шепотом. Вот уж поистине – его величество Лес! Не зная дорог, не выберешься, так и пропадешь, сгинешь.
Если бежать, то… Нет, не сейчас. Сейчас разве что жизнь самоубийством покончить. Для язычника в том позора нет, наоборот – уважение. Только кто же тогда дела будет делать? Кто?
Дозорные расположились чуть выше шалаша, невдалеке, под сенью величественных грабов и лип. Густой подлесок давал врагам мало надежды раньше времени обнаружить засаду. Еще следовало помнить, что жители разоряемой деревни вполне могли спасаться бегством на болоте, кинуться именно в эту сторону, к гати. Так что нужно было быть готовым действовать на обе стороны.
С делами управились быстро, еще даже солнце как следует не взошло, лишь первые лучи его позолотили вершины деревьев. Сразу же защебетали птицы, откуда ни возьмись, появились разноцветные бабочки и синие стремительные стрекозы.
– Хорошо – дождя нет, – негромко вымолвил кто-то.