– Ну, хоть вон ту. Задумчивую.
Бросились кнехты… и тут же отпрянули.
– Брате святый! А она мертвая.
– И впрямь померла, что ли?
– Ну!
– Жаль. К диаволу душа ее нечистая угодила. Прямиком в лапы. Ладно, давай следующую.
Взяли девку. Притащили да, одежку сорвав, вздернули на дыбу – к самой крыше сарайчика загодя веревочные петли подвесили. Вот и ведьму на них подвесили, руки вывернули назад, потянули…
Выгнулась ведьмочка, округлив от боли глаза, закричала страшно – оно и правда, захрустели сутавчики-то, ага.
– Опустите пока… Ну, милая? Отрекаешься ли ты от божков своих нечистых?
– Перкунас вас всех убьет! – неожиданно заорала дева. – Всех! Всех! Всех! Покарай их, великий Диевас, затащи в свое царство, Пикуолис… Вей, ветер! Шумите, деревья!
– Упорная, – сложив руки на животе, спокойно резюмировал брат Хельмут. – А постегайте-ка ее, братья, кнутом.
Чуть вздернули дыбу. На цыпочках ведьмочка встала. И по белому телу – кнутом. Раз… Два… Четыре… Рубцы кровавые расползлись по спине, по бедрам и ягодицам, вспухли…
Пять… восемь…
Извивалась девчонка, слезами горючими исходила, кричала…
– Хватит пока… Ну, девица? Отрекаешься ли?
Ничего не сказала ведьма. Повесила голову, словно в мир иной отошла.
– На скамейку ее, – распорядился палач. – Да привяжите покрепче… Пила моя где?
Пила у святейшего братца была не простая – деревянная. Не деревья пилить – тела людские. Страшная, пыточная, пила!
Уселся Хельмут ведьмочке на ноги, провел рукой по животу – никаких чувств не испытывая. Ему больше мальчики юные нравились, но, надо отдать должное, с этим своим грехом брат Хельмут боролся – молитвы еженощно читал, постом частым себя умиротворяя. Или вот – пытал кого-нибудь. Помогало.
Встали два кнехта от лавки по обе стороны, за пилу ухватились:
– Начинать?
– Начинайте уже!
Рванула кожу пила! Яростно, словно акула – до крови!
Закричала дева жутко… и вторая, в углу, голос подала тоже:
– Отрекается она! Отрекается! И я с ней отрекаюсь.
Улыбнулся палач. Обернулся, погрозил пальцем:
– Ишь ты какая! Подожди, сейчас и твой черед придет.
– Отрекаемся мы!
– А поздно уже!
Повернулся брат Хельмут к помощникам, глянул строго.
– Ну? Чего ждете, лентяи?
Рвала пила кожу. Дробила кости. Хлынули из разорванного живота кишки, кровью запахло, дерьмом. Только не кричала уже дева, не дергалась. Умерла от боли. Бог прибрал. Или – боги.
– Преставилась ведьмушка. Аминь! Давайте другую.
Глава 6
Литва
Услыхав резко оборвавшийся крик, князь прибавил шагу. Неужели опоздал? Неужели все его хлопоты оказались напрасными, и Сауле уже ничем не помочь? Игорь-Довмонт оглянулся:
– Быстрей, Анри! Быстрей.
Приятели и так уже почти бежали, вот уже рядом совсем старая рига… и подозрительно-гнетущая тишина… и голоса. Глухие, недобрые… а вот – смех. Тоже какой-то злой, приглушенный.
Прячась за углом, кунигас хлопнул шевалье по плечу:
– Вон шанс – удачи!
Придав лицу выражение самой непреклонной важности, рыцарь де Сен-Клер распахнул дощатую дверь:
– Брат Хельмут? Наш славный комтур срочно требует вас к себе.
– Комтур? Меня? Да-да. Конечно… Эй, парни! Вытащите пока падаль да закопайте где-нибудь.
Следом за нормандцем в дверях показалась плотная фигура монаха в простой серой рясе, скромно подпоясанной обычной веревкой. Несколько одутловатое краснощекое лицо, нос картошкой – ничего демонического в облике штеллинского палача не было, разве что только голос, какой-то омерзительно тонковатый, почти как у скопца.
– Интересно, что нужно от меня славному брату Гуго?
– Хочет совета по поводу ведьм… или колдовства, – отмахнулся Сен-Клер. – Да он вам сам скажет.
Не успели монах с рыцарем свернуть за покосившуюся ограду, как из риги показались дюжие молодцы, тащившие окровавленный куль… вернее – завернутое в рогожку тело. Омерзительно пахнуло чем-то тухлым, кровь капала с рогожки наземь темно-красными крупными каплями. Мертвая белая рука – тоненькая, почти как куриная лапка – свесилась с рогожки, цепляясь за чертополох и колючие смородиновые кусты, усыпанные крупными, уже почти спелыми, ягодами.
– Тяжелая, змея! – едва не споткнувшись, сплюнул один из парней. – Не смотри, что худая. Хорошо Вайсу – сиди себе в риге, охраняй. А мы тут – эту… неужто закапывать будем?
– Ведьмы все тяжелые, – философски заметил его напарник. – А закапывать… Да ну ее к дьяволу! Отнесем к реке да бросим в воду… Ты половчей-то перехвати.
– Угу.
Прядь длинных грязных волос покойницы выпросталась наружу, цепляясь за кусты. Грязные, давно не мытые локоны… светло-русые, кажется… но точно не рыжие.