У инока Кирилла новый появился вопрос, который он задавал многим:
— Почему Господу так неугодно, чтобы сын обогащался опытом отца? Отчего молодые снова и снова повторяют ошибки своих родителей? А все вместе люди не могут запомнить глупости, которые насовершали ранее? — спросил он у старика Ибн Хафиза. — Уж если столь велика вина человека, почему Господь не позволяет людям учиться, чтобы не повторять её? Говорит ли что об этом твой Алькоран?
— Что могу я ответить тебе? Только словом пророка Мухаммада, он же говорил так: «Не в том благочестие, чтобы вам обращать лица в сторону востока и запада, а благочестие — кто давал имущество, даже несмотря на любовь к нему, давал близким, и сиротам, и беднякам, и путникам, и просящим». Вот как учил пророк. И заметь, что ваш Иса, которого вы зовёте Иисус Христос, говорил так же. Но многие ли прислушались к словам обоих? Почему же ты ждёшь, что взрослеющий сын должен слышать отца и мать, если он не способен расслышать слова самого Бога?
Инок Кирилл записал этот вопрос в свою пространную книжицу. Её он стал составлять после того, как получил от князя новый пергамент. Листы пергамента щупать приятно — ощущаешь их крепость, стойкость во времени. На них приятно лежать руке и буквы сами выписываются, одна красивей другой. Книжица, которую составлял Кирилл, была названа им «Вопрошание». На каждый вопрос, что лишал его даже и сна, он записывал ответы многомудрых людей.
Иногда он получал весточку и от светлого юноши, Довмонтова племянника Андрея. Андрей, преуспев в книжном учении, переходил из обители в обитель, всюду находя новые ключи к кладезям познания мудрости. Это и радовало Кирилла, и печалило. Ему бы так же взорлить над телесными немощами ради пищи духовной!
«Увы мне! — думал Кирилл. — Отягощённый болезнями, я способен лишь совершать походы от обители к храму, не далее».
Обиженный новгородцами, великий князь Димитрий Александрович срочно отъехал в столицу свою — Владимир. И прервалось строительство крепостей, задуманное так славно. Во Владимир срочно звали и распри князей. Перессорившись, они стали изгонять друг друга из вотчин. Во Владимире, в палатах великокняжеских, жалкий, словно побитая собака, его поджидал юный князь Михаил Глебович Белозерский.
— Едва скончался отец, как князья Борис, Димитрий и Константин, вооружившись злобою, отняли у меня наследственную мою белозерскую область! Кроме как ты, кто поможет мне!
Великий князь вместе с епископом Ростовским Игнатием кинулся устанавливать справедливость и мир.
Но уже и три брата — три князя перессорились, собирали полки, грозились идти друг на друга войной, разоряя деревни.
Кто, кроме великого князя, мог блюсти старинную Правду? Князь Димитрий то и дело скорбно думал о междоусобице, что продолжала разрушать некогда великое государство Русское. Он ещё не догадывался, что нависла секира и над его головой.
Сколько раз в прошлые годы спорили два брата — князья Димитрий и Андрей Александровичи!
— Власть, как лошадь, она уважает сильную руку, — говорил юный князь Андрей, — лошадь не спрашивает, по праву ли она досталась тебе. Удалось тебе её оседлать, она и везёт.
— Андрюша, вспомни же сказанное отцом перед Невскою битвой: «Не в силе Бог, а в правде». Или Ярослав Мудрый зря дал нам Правду — свод законов, по которым и нам следует жить? Или отец сказал пустое?
Так спорили они при каждой встрече, а потом младший брат, раздосадованный, уезжал в свой Городец. В те времена Андрей убеждал Димитрия объединиться, чтобы спихнуть с великокняжеского престола дядей.
«Слабый он, потому и прикрывается своей Правдой, — думал младший брат о старшем. — Не видать нам великокняжеского стола. Побеждает лишь сильный. Он и устанавливает свою правду. Как сам Ярослав Мудрый. Позволь ему посадник Константин сбежать из Новгорода к варягам, не поруби его суда, не быть бы ему великим князем и Мудрым. И был бы у нас в святых Святополк, он бы дал свою Правду, и его звали бы не Окаянным, а Мудрым».
«За силой и правда» — так думал младший брат, когда решился на разговор с ханом.
Старый боярин Семён Тониглиевич жизнь свою провёл на службе великому князю Василию Ярославичу. В Орде были у него и друзья и сродственники, за что князь Василий ценил его и слушался дельных советов боярина. Семён Тониглиевич выстроил в Костроме, на высоком берегу, прямо над Волгой, обширные хоромы, не хуже княжеских. Князя Василия, когда тот коротал век в Костроме, он учил уму-разуму постоянно. Не будь боярина, так и остался бы Василий князем костромским, не только Новгород, а и сам великокняжеский стол перехватили бы у него два волчонка — сыновья Александра Невского. У Семёна Тониглиевича были свои лазутчики в каждом русском княжестве, немало бояр передавали ему тайны своих князей, немало хитроумнейших планов, выношенных в костромской тиши, претворили они в жизнь Суздальского, Ростовского и Белозерского княжеств. И ни разу никто не догадался, кто настоящий управитель Руси — не великий князь, а он, не знатный, не видный из себя костромской боярин.