Что поделаешь, наука пошла впрок и старшему брату. Он Русь бережёт от разорения, но татарские полки тоже за собой водит.
Новгородцы вновь признали его своим князем и в знак примирения уступили ему Волок.
Только не было теперь уже у Димитрия молодых мечтаний — строить крепости. Что с них пользы ему? Не было и счастливой гордости при виде Господина Великого Новгорода. Одна горечь на душе.
Горько даже оттого, как отдаёт на расправу ему своих бывших наперсников младший брат. Отдал даже боярина Семёна Тониглиевича.
Боярин Семён понимал, что попал от князя да в грязь. Только что был он правой рукой при великом князе. А теперь сидел тихой мышью в своих костромских хоромах. Одна надежда — братья помирились, старший брат не мстителен, авось и забудется.
Старший брат не мстителен, зато бояре его хорошо помнили, как грабили их терема ханские воины под приглядом Семёна да как девиц у частокола насиловали, а он сидел верхом на лошади, деликатно отворачиваясь.
Всё тот же верный старец Гаврило Олексич с сыном явился в Кострому.
— Я что, моё дело верно служить моему князю, — оправдывался перед ними боярин Семён. — Призовёт меня Димитрий Александрович, и его указы тоже исполню.
— Думаешь, я князю не верно служил? — не сдержался герой Невской битвы. — Ты оглянись — не тянется ли кровавый след за тобою по всей Руси? Молись Богу, это будет последней твоей молитвой, потому как нас бояре прислали казнить тебя!
С некоторых пор решено было выбирать на вече в Пскове сразу двух степенных посадников. Одному уже было не справиться с городскими делами — так город разросся.
После нашествий войск из Орды насколько уменьшились города в Низовых землях, настолько и вырос Псков. Особенно полюбили во Пскове селиться артели — с каждым годом уже не дома вырастали новые, а улицы. Мастера, собираясь со всей Руси, были столь искусны в своём деле, что их немцы, франки и италийцы к себе заказывали. Вернувшись же после дальних странствий, мастера приносили на Русь новые секреты для своих искусств. А потому любой иноземный гость искренне убеждал, что красивее Пскова ныне в Европе города нет.
Инок Кирилл, который прежде всё побаливал и несколько раз подсчитывал срок до своей кончины, перевалив за макушку жизни, вдруг окреп, поздоровел и считал, что макушка только-только настала и что проживаемый им ныне год как раз и является лучшим.
Свои исчисления он продолжал, — например, исчислил Пасхалию на ближайшую тысячу лет. Столь важной, искусной и многотрудной работы до него на Руси не делал никто. Даже сам престарелый митрополит всея Руси, который многим уже казался вечным, запросил его исчисления и, проверив, не знал, как к ним отнестись. С одной стороны, всякому известно, что намного ранее, чем через тыщу лет, наступит на земле конец света и Страшный суд. А с другой — день и год Страшного суда смертному знать не дано, известно то лишь самому Господу Богу. Вон как латиняне триста лет назад готовились встретить конец — но пронесло. Теперь же и на Руси появились такие, кто предрекает скорое окончание земной жизни и способствует душевному переустройству.
И решил мудрый митрополит отнестись к учёному труду инока как к плоду хитроумнейшего дела: в канон не вводить, но и не запрещать. Пусть лежат его счисления в митрополичьей библиотеке, а кому надобно, тот их и найдёт.
Иноку же Кириллу была на днях большая радость. Он узнал, что тот светлый юноша, которого инок направил когда-то в большой свет познаний, брат двоюродный псковского князя, поставлен недавно епископом Тверского княжества. А ставил его уже новый митрополит всея Руси — Максим. Ибо вечного ничего нет на земле, кроме Духа Божия. Закончил свою земную жизнь и митрополит Кирилл, столь много сделавший для согласия среди русских князей и, увы, почти не преуспевший в этом.
Ехал князь по улице в Завеличье. Увидел мальчика — сидит на крыльце, на скрипочке играет.
— Ты чей? — спросил князь.
— Настасьин я.
— Ты не Настасьин, ты Лукаса сын, я твоего отца знал, когда ты ещё не родился.
Так и познакомились они. Думал князь вырастить из сына Лукаса доброго воина. Хотел для учения взять его в дружину. Однако получилось не совсем так, как он желал.
Мальчик пришёл со скрипкой к старому корчмарю и попросил поучить его игре на инструменте. Вместо старого корчмаря скрипку взял его сын и поводил немного смычком по струнам. Потом приблудившийся скоморох, побывавший и в немецких землях, поучил недолго мальчика. А дальше учение пошло само.