Такие этапы истории всегда становятся трудным испытанием для художника. Искусству слишком доступно изображение желаемого, представленного воображением как существующего в реальных формах. Таланту присуща та простодушная и убеждающая доверчивость, что мешает порой разглядеть за логикой слова нарушенную гармонию жизни. И, очутившись во власти повторяемых ему слов, со всей доступной ему силой художественной заразительности, художник стремится изобразить то, что без оговорок принято им как настоятельное веление своего времени.
Древний конфликт трагического разлома, пролегающего через дружбу, через семью, через любовь, бросающий под враждующие знамена отца и сына, или двух братьев, или двух любящих, перестает быть литературной традицией и приобретает особую реальность в эпохи бурных социальных потрясений.
Джульетту Капулетти и Ромео Монтекки — детей двух домов, разделенных смертельной враждою, — сводит, разлучает и обрекает на смерть лишь слепое предопределение рока, семейный миф, неумолимо предписывающий кровную месть поколениям обоих родов. Иные причины заставляют Тараса Бульбу своей рукой убить собственного сына: любовь к панночке привела Андрия к предательству национально-освободительных идеалов своего народа; он изменил делу, которому Тарас посвятил жизнь и для которого он растил обоих своих сыновей; за «проданную веру», за предательство «своих», то есть единокровных и единомышленных сподвижников, произносит Тарас свой трудный, но неизбежный приговор: «Я тебя породил, я тебя и убью».
В послереволюционной литературе (особенно в драматургии) этот конфликт будет варьироваться очень часто — не в силу литературного заимствования, но потому, что он реально, хоть и с разной степенью остроты, прошел через многие и многие семьи. Мы обнаружим отголоски его и в «Тихом Доне», не говоря уже о «Любови Яровой», о лавреневских «Разломе» и «Сорок первом», о множестве забытых и полузабытых драм и повестей. Довженко возвращался к мысли об экранизации «Тараса Бульбы» не ради того, чтобы воскресить на экране далекую историю, но потому, что ощущал в повести Гоголя обжигающее пламя живой борьбы, продолжающей вторгаться в человеческие отношения. Два брата, очутившиеся по разные стороны баррикад, появились в «Звенигоре». Трудно не разглядеть и того, как связаны между собою трагедия Глушака и трагедия Тараса. Необходимость судить лучшего друга рождалась на этот раз не из обстоятельств гражданской войны, а из того предощущения новой военной угрозы, какое испытывал уже в ту пору не один лишь Довженко.
Угроза была реальной. Казалось, что на Дальнем Востоке она назревает всего острее.
Существует исторический документ, где наиболее полно и концентрированно выражена советская общественная мысль того самого времени, когда первые замыслы «Аэрограда» начинали укладываться в сюжетные формы. Произведения нашего искусства, созданные в середине тридцатых годов, показывают со всею наглядностью, что все они имеют общий источник: все тот же широкий исторический документ времени, в котором как бы сосредоточилась вся совокупность грандиозных событий, сдвигов и столкновений, происходивших внутри нашей страны и за ее пределами. Таким документом явились в то время стенографические отчеты о работе XVII съезда Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков), происходившего с 26 января по 10 февраля 1934 года.
Можно ли усомниться в том, что и Александр Довженко так же, как и остальные его собратья по советскому искусству, жил в ту пору замыслами, почерпнутыми в той же гордости свершений, в надеждах и тревогах, в размахе планов, в вере и вдохновении, которые нашли столь полное выражение в речах, произнесенных с трибуны XVII съезда?
В отчетном докладе о работе Центрального Комитета было сказано, что за последние три-четыре года Советский Союз превратился из страны аграрной в страну индустриальную. В стремительные и пылкие годы первой пятилетки родились советское станкостроение, тракторная, автомобильная и авиационная промышленность, производство мощных турбин и генераторов, качественной стали, синтетического каучука, искусственного волокна. Были построены и пущены заводы-гиганты на Днепре и на Волге, у Магнитки, в Кузнецке, Челябинске, Краматорске. Те, кто помнит первую пятилетку как часть своей биографии, хорошо помнят и то, что всякая из таких побед была тогда предметом личной гордости не только для строителей и производственников, но и для всех, кто ощутил себя членом общества созидателей. Конечная цель не казалась близкой и легко достижимой, но своей и явственной она была для каждого, кто пустил корни в этом новом обществе, в нем рос и работал.
Итак, то, что происходило в пределах нашей страны, внутри революционного общества, строящего социализм, было для огромного большинства советских людей предметом гордости и живейших надежд. Но события за рубежом рождали усиливающуюся тревогу.
В только что минувшем 1933 году фашисты захватили власть в Германии, где еще так недавно революционная ситуация казалась наиболее обнадеживающей. Очень обострилось положение на Дальнем Востоке. Японские империалисты начали войну с Китаем, захватили Маньчжурию и поспешно стали превращать ее в плацдарм для агрессии против Советского Союза. Об этом на XVII съезде партии говорил маршал В. К. Блюхер. Он сообщил данные о стратегическом строительстве железных и шоссейных дорог, предпринятом японцами в Маньчжурии, о полусотне военных аэродромов, построенных за короткое время в непосредственной близости от советской границы.
Маршал В. К. Блюхер сказал:
— Господин Хаяси (японский военный министр. — А. М.) жалуется в своем интервью, что Советское правительство сосредоточило на Дальнем Востоке 300 самолетов. Спорить мы с ним не будем: может быть, меньше, может быть, больше. Я могу сказать только, что если нужно будет, то наша партия и правительство сумеют сосредоточить столько самолетов, что их наверняка будет больше, чем у японцев. (Голоса: «Правильно!» Продолжительные аплодисменты.) Но даже при всей скромности господина Хаяси я должен все-таки сказать, что у японцев в Маньчжурии 500 самолетов (смех), хотя они скромно умалчивают об этом[63].
Делегат из Дальневосточного края Афанасий Ким рассказал с трибуны съезда такой эпизод:
— Когда мы обсуждали и прорабатывали декрет партии и правительства о льготах в одном из пограничных колхозов Посьетского района, в это время мы слышали гул японского аэроплана, который пролетел над колхозом. В ответ на наглый полет японского самолета корейские колхозники постановили: собрать необходимые средства и построить боевой самолет за счет посьетских корейских колхозников[64].
Стоит лишь вспомнить эти приметы времени, вспомнить умонастроение общества, которое строило новые города вокруг новых, еще невиданных на земле отцов гигантов заводов, притом чувствуя себя во враждебном окружении и под нарастающей угрозой, — и мы сразу увидим корни, взрастившие довженковскую мечту о созданном руками комсомольцев городе-щите, «аэрограде» на дальнем берегу Великого океана. И особые повороты этой идеи, обращенные к гоголевской трагедии предательства, предчувствие событий, до которых оставалось еще три года, тоже станут нам понятны, если мы вчитаемся в этот исторический документ, наиболее полно отразивший жизнь советского общества на рубеже двух первых пятилеток. Угроза извне заставляла пристальнее искать «пятую колонну» и внутри. Об этом много говорилось с трибуны. Говорил о том же и П. П. Постышев, секретарь Центрального Комитета КП(б) Украины, которого А. П. Довженко знал лично и чьи человеческие черты, как и качества политического руководителя, вызывали у всех, кто с ним встречался, в том числе и у Довженко, огромное уважение. П. П. Постышев говорил о том, что из указаний о необходимости «мобилизовать классовую бдительность» не сделаны на Украине необходимые выводы. Он говорил об особенностях и напряженности классовой борьбы на Украине. Он объяснял эти особенности, в частности, тем, что здесь «слишком «долго орудовал политический бандитизм», а также близостью Украины к западным границам — близостью, притягивающей «обломки разных контрреволюционных организаций». КП(б)У, сказал он в своей речи, «должна была разгромить националистические элементы, значительно повысить бдительность всех партийных организаций в отношении тех форм, которые классовый враг применял и применяет на Украине».
63
XVII съезд Всесоюзной Коммунистической партии 26 января — 10 февраля 1934 года. Стенографический отчет, 1934, Партиздат, М, стр 630.