— Милая моя, для любви нужен досуг.
А досуга оба они никогда не знали.
Сад, по которому Мичурин и Саша проходят, повторяя свою жизнь, уже охвачен увяданием осени Из него улетели птицы. «Поседевшие семена дикорастущих бурых трав уносились вдаль под завывание ветра. Выпал снег». И уже на экране снова комната вместо сада. Александра Васильевна умирает.
— Ваня, где ты? — говорит она. — Я не вижу тебя.
«Мичурин вдруг понял все и стал перед ней на колени».
Здесь все та же тема запоздалого понимания, которое неспособно ничего исправить, ничего возместить. Но на этот раз вся тяжесть вины лежит на самом Мичурине.
В первом варианте фильма Мичурин как бы пытался бежать от своей вины. Он снова оказывался в неприютном голом саду, отчаяние невозместимой потери застилало его взгляд: он бежал, не замечая, как хлещут его по лицу безлистые рыжие ветки. Это был эпизод необычайной впечатляющей силы, и Довженко с болью пожертвовал им, спасая фильм от обвинений в чрезмерном пессимизме и мрачности.
Он пожертвовал и еще одной отличной сценой.
В фильме «Жизнь в цвету» было показано, как умирает и другой очень близкий Мичурину человек — много лет проработавший рядом с ним слуга и садовник Терентий. В живописном отношении сцена была почти цитатна: повторялся эпизод смерти деда Семена из «Земли»; старый Терентий, обряженный в белую полотняную рубаху, уходил из жизни в саду, под августовской яблоней, отягченной плодами; так же были сложены на груди «все его мозоли», так же сновали в неподвижном воздухе «покинутые золотые пчелы», так же мирно прощался с жизнью Терентий. Цитата подчеркивала кровное родство поэтики и философии «Земли» с «Жизнью в цвету». Но смерть деда Семена была лишь заставкой, эпиграфом к фильму. На этот раз повторенная сцена дополняла сюжет, дорисовывала трудный характер Мичурина, которому Терентий перед смертью прощал все обиды, вздорность и неуживчивость характера, порою несправедливость. Прощал, понимая, как трудно жилось Мичурину, с каким трудом давалось ему исполнение их общих стремлений, насколько труднее станет ему теперь — одному.
В переписанном сценарии Терентий появляется лишь эпизодически, а мог бы не появиться и вовсе.
Связь с «Землей» сохраняется в другой линии фильма. Мичурину противостоит отец Христофор, приходский священник. В сравнении с сельским попиком из «Земли» он написан сложнее, грознее. Отец Христофор считает, что искусственно выведенные растения — «это дело не Академии наук, а Святейшего синода». Долгие диспуты его с Мичуриным аргументированны, не плакатны. Это тема, к которой Довженко возвращался не раз. Ведь мы и в «Щорсе» запомнили трагическую сцену в сельской церкви, когда богунец Терещенко узнает о предательстве отца Сидора. И потом, в «Зачарованной Десне», одними из лучших эпизодов сценария станут рассказы о том, как батька после смерти сына выгнал священника со своего двора, и о том, как отец Кирилл со всем клиром плывет на лодке по улицам затопленного паводком села, собирая пасхальную дань от своих прихожан.
Человек перед пустым небом — для иных этот внезапный плод познания оказывается нестерпимо горьким. Довженко задумывался над этим не раз. Наиболее полно эта его тема выражена в «Мичурине». Великий садовод ведет бой не только с тупыми чиновниками, но и с самим богом. «Вы учиняете разврат в природе, созданной господом», — обвиняет его отец Христофор.
Поступившись многими достигнутыми удачами, Довженко сохранил в своем фильме другие, не менее сильные эпизоды. Осталась, например, сцена, которая происходит в мичуринском саду жестокой зимой 1924 года.
Мичурин болен. Он не выходит из дома. Чтобы обогреть неокрепшие деревья, Терентий и Рябов (большевик-агроном, заведующий Козловским райземотделом) жгут в саду костры. Морозный воздух непрозрачен. Огни краснеют сквозь дым.
Со слезами, замерзающими на ресницах, появляется у костров Мичурин. Он только что узнал про смерть Ленина.
Внимание Ленина скрасило его последние годы, облегчило его жизнь и труд. Но встречаться им не судилось. Болезнь не позволила Мичурину принять приглашение Ленина и приехать в Москву, на научную конференцию с докладом. Он смог тогда лишь продиктовать письмо: «Дорогой товарищ Ленин! Я был бы счастлив к вам приехать, но, увы, не приеду я к вам. Я опоздал. Я стар и нездоров, а недоделано так много, что я не в силах уже оторваться. Меня держат мои убогие произведения на грядке вот уже полстолетия. Да и какой я докладчик: мне суждена грядка, а не трибуна. Будьте здоровы и благополучны. Приезжайте ко мне в сад отдохнуть и подумать о будущем человечества. Ваш Мичурин».
И вот Ленин умер.
В саду лютует мороз.
Дымят костры.
Рябов и Терентий заваливают снегом молодые деревья.
Больной Мичурин, появившись перед ними, велит прекратить работу и погасить костры.
Что это? Отчаяние?
— Ведь морозы будут еще сильнее, — пытается возражать Рябов.
Но, оказывается, горе не подавило Мичурина. Напротив, оно сделало его сильнее и дало ему мужество для самого смелого и неожиданного опыта.
Он готовил свой сад для холодного климата. Такие морозы там будут не в редкость. Еще раньше, перенося сад с доброго чернозема на тощие почвы Донской слободы, он тоже подвергал его строгому испытанию и приближал созданные гибриды к тем реальным условиям, для каких они и готовились. И теперь — с ленинской смелостью! — он решил пойти на новый, последний и страшный риск, подвергая свой сад испытанию холодом.
— Природа против нас. Пойдем и мы против нее, в открытую, за дело Ленина. Приказываю: предоставить сад морозу!
И костры гаснут.
В этой сцене была кульминация фильма, его наивысшее напряжение.
И как мастерски был показан затем мичуринский сад весной! Умершие, убитые морозами деревца, а среди них те, что выжили, устояли, покрылись нежным цветом.
«Под одной погибшей от мороза грушей было обнаружено подлинное чудо: совершенно не тронутый морозом живой куст винограда…
Мичурин сидел на складном стуле возле деревца, наклонившись, словно врач над ребенком. В руке у него была лупа. Деревце было гибрид — новая рябина. Мичурин видел одному лишь ему заметную борьбу разных начал в новом дереве, полученном из двух — жениха и невесты, которых он «поженил». Он разговаривал с деревцем вслух:
— Бунтуете? Вижу. Ух, как бурлят! Какая потасовка! Ничего, молодожены. Стерпится — слюбится… Ага, вот уже новый признак свою физиономию показывает. Чудесно. Лет через шесть я вас совсем помирю. Будете сладкие, крупные. Поедете на север, будете людей веселить… — Счастливый, умиротворенный, он поднял лицо и, закрыв глаза, улыбался, словно видя шествие на север своих произведений».
Сад был снят, как живой герой фильма.
Деревья в нем дышали, «играли», жили и умирали так же, как живые персонажи.
Это был первый цветной фильм, сделанный Довженко. Он экспериментировал красками на экране, как Мичурин ставил опыты в своем саду. И эксперимент удался, цвет говорил на полотне, краски не пестрели; они звучали, как музыка, подчиняясь партитуре, созданной режиссером. Впервые встретившись с цветом, Довженко не стал пользоваться им механически; он увидел новые возможности взглядом не только художника, но и кинематографиста: его палитра динамична, краски «Мичурина» меняются, движутся, их изменяют движение облака в небе, смена времен года. Цвет оказывается связанным с настроением эпизода, порою именно он и создает это настроение.
Цвет здесь не раскрашивает по-старому снятые черно-белые кадры, как это было в первых цветных фильмах; он придает кинематографу иное, новое качество.
То же было за десять лет до «Мичурина» — с появлением звука.
Сперва репродуктору досталась лишь старая роль тапера в «иллюзионе». Потом Великий Немой обрел слово, звучащее как в театре. И лишь затем родилось новое — звуковое — кино.
Можно сказать, что цветное кино родилось с появлением «Мичурина» и отцом его стал Александр Довженко.
Уже было сказано о том, какие большие художественные потери понес Довженко, переделывая свой фильм, чтобы добиться его выпуска на экран. Однако куда более серьезными оказались потери моральные. Из памятника бессмертному творческому духу они превратили фильм в печальное свидетельство быстротечных — по счастью — событий, происшедших в биологической науке.