Я молчу. Гнев, который я испытывала, когда ехала сюда, должно быть, вылетел в окно по дороге, потому что сейчас я стою здесь, и все, что я хочу делать, это плакать.
Быстро, ЧБСМ? Что бы сделала Мали?
Ну, для начала, она бы сказала мне, что я не половик, по которому он может ходить. И она была бы права. Если дерьмо с Крейгом чему-то меня и научило, так это тому, что, если я не хочу, чтобы со мной обращались как с дерьмом, я должна отказаться принимать дерьмовое обращение. Возможно, я не в состоянии контролировать то, что кто-то делает, но я могу контролировать, как я на это реагирую.
Когда он понимает, что никто не ответил, Хейс оборачивается, и его глаза встречаются с моими.
— Лейкин. — Он произносит мое имя так, словно это вздох, и это закаляет мой хребет.
— Ты не можешь продолжать в том же духе, — говорю я ему. — Ты не можешь поцеловать меня, а потом отказаться разговаривать со мной после. Мне все равно, сожалеешь ты об этом или нет. Я заслуживаю лучшего, чем это.
Как будто он полностью осознает, насколько он неправ, он опускает голову и кивает. — Я знаю.
Его ответ застает меня врасплох. Более конкретно, это печаль в его голосе. Это выводит меня из себя, заставляя мой гнев рассеяться — и это отстой, потому что это было моей движущей силой. По крайней мере, если я зла, я не расстроена. И я отказываюсь позволять ему видеть меня расстроенной.
Мы собирались быть менее жалкими, помнишь?
Я захожу вглубь магазина и начинаю разглядывать ожерелья из ракушек на одном из столов. Они прекрасны, но я здесь не из-за них.
— Что мы делаем? — Я выдавливаю из себя, разворачиваясь к нему лицом.
Вопрос, похоже, застал его врасплох. — Что ты имеешь в виду?
— Не прикидывайся дурачком. Что между нами происходит?
Если он собирается положить конец тому, что, черт возьми, это такое, он сделает это лицом к лицу. Не через текст, который он неизбежно отправит позже.
Я наблюдаю, как он изо всех сил пытается найти ответ, терпеливо ожидая, пока он остановится на одном.
— Мы друзья.
Сухой смех вырывается из моего рта, когда я делаю пару шагов к нему. — Да, я на это не куплюсь.
— Это правда, — говорит он, но я не думаю, что даже он сам верит в то, что говорит.
Я скрещиваю руки на груди. — Ммм. Значит, я так понимаю, ты целуешь всех своих друзей так же, как целовал меня прошлой ночью?
Он отводит взгляд от меня и проводит пальцами по волосам. — Я не знаю, что ты хочешь, чтобы я сказал.
Конечно, он этого не знает.
Даже я не знаю, что я хочу, чтобы он сказал. Я знаю, что я бы хотела, чтобы он сказал, но мы не собираемся этого делать. Не тогда, когда у меня нет полной уверенности, что он не заберет их обратно на следующее утро.
Прислонившись к прилавку, я излагаю теорию, которую прокручивала в голове. — Ты слышал меня той ночью, когда я была на кухне с Мали и Девин. Ты слышал разговор, а затем сделал вид, что ничего не слышал.
Его глаза закрываются, когда он вздыхает. — Я просил Девин не говорить тебе этого.
— Она этого не сделала. Ты только что сделал.
Он выдыхает, бормоча «черт» себе под нос. — Послушай, я не хотел, чтобы ты чувствовала себя неловко или странно рядом со мной.
Я усмехаюсь. — Так вместо этого ты решил поиметь меня? Ты прав, это намного лучше.
— Нет, Лейкин. — Он качает головой. — Это совсем не то.
— Тогда что это? — С каждой секундой я начинаю терять терпение. — Скажи мне, потому что с моей точки зрения, это именно так и выглядит.
Его пальцы запутались в волосах, и он тянет их, постанывая от разочарования.
— Что ты хочешь, чтобы я сказал? — Побежденный взгляд на его лице угрожает обезоружить меня, но я зашла так далеко не для того, чтобы сейчас отступать.
— Правду! О чем ты думаешь. Что ты чувствуешь.
Он поворачивается и хватается за заднюю стойку, хотя это никак не помогает ему успокоиться. Его спина двигается с каждым вдохом, а от того, как он крепко держится за стойку, костяшки пальцев белеют.
Я делаю все возможное, чтобы убрать яд из своего тона. — Я здесь в неведении, Эйч.
Вскидывая руки в воздух, он смотрит мне в глаза. — Я хочу тебя, хорошо? Когда ты рядом, я, кажется, не могу отвести от тебя глаз. И когда мы наедине, мне не хватает даже самых элементарных основ самоконтроля. — Он делает шаг ближе и кладет руки на стойку передо мной. — Но не важно, насколько ты сводишь меня с ума, в конце концов, ты все еще младшая сестра моего лучшего друга. Мы не можем переступить эту черту.
Заставляя себя отвести от него взгляд, я закатываю глаза. — О, отвали.
Его брови удивленно приподнимаются, когда с его губ срывается невольный смешок. — Прости?
— Нет. Тебе нет прощения, — усмехаюсь я. — Ты можешь взять свой моральный компас и свои дерьмовые оправдания и засунуть их себе в задницу, потому что, как ты можешь утверждать, что мы не можем переступить эту черту? Ты уничтожил ее в тот момент, когда высосал мои соки со своих пальцев.
Не давая ему шанса ответить, я оставляю его с его потрясенным выражением лица позади и марширую своей задницей прямо из магазина.
Мое сердце бешено колотится. Из-за бурлящего во мне адреналина трудно отдышаться, но я благодарна за это. Потому что я знаю, что в ту секунду, когда этого больше не будет, я буду плакать.
Я сажусь в свою машину и выезжаю со стоянки. Впервые с тех пор, как мое сердце решило привязаться к семнадцатилетнему парню с опьяняющей улыбкой и татуировкой на бицепсе, я не хочу, чтобы Хейс был где-то рядом со мной.
Проезжая по улице, я смахиваю несколько слез, которым удается вырваться. Мне не просто больно — я раздражена. Все это время он знал, что никогда не допустит, чтобы у нас что-то получилось, и он все равно это сделал.
Это было эгоистично и безответственно, и я убедила себя, что это не так, несмотря на все красные флажки, которые говорили мне об обратном.
Мали как раз собирается сесть в свою машину, когда видит, что я подъезжаю к ее дому, и вот тогда я теряю самообладание. Я пытаюсь отстегнуть ремень безопасности и выпрыгиваю из машины.
— Мэл, — икаю я.
Она вздыхает и раскрывает объятия как раз вовремя, чтобы я врезалась в нее. Рыдания безжалостно сотрясают меня. Они разрывают меня в клочья, и все, что я могу сделать, это позволить этому случиться.
— Идем, детка, — мягко говорит Мали. — Давай зайдем внутрь.
Я шмыгаю носом и пытаюсь вытереть глаза, но это бесполезно. — Разве ты не собиралась куда-то идти?
Крепко прижимая меня к себе, она начинает вести меня в дом. — Это не имеет значения. Ты на первом месте.
Я лежу, положив голову на колени Мали, пока она играет с моими волосами так, как, она знает, я люблю. Это не то, что я могу объяснить. Это просто одна из тех вещей, которым всегда удается меня успокоить.
Мои глаза горят от слез, и даже нескольким слезинкам все же удается просочиться, но, к счастью, все не так, как раньше. Во всяком случае, на данный момент.
— Итак, что ты собираешься делать? — спрашивает она после того, как я наконец смогла объяснить, что произошло. — Ты не можешь продолжать заставлять себя проходить через это.
— Я знаю, что не могу. Это несправедливо по отношению ко мне. Что оставляет мне только один вариант. — Я хватаю свой телефон и удаляю его номер. — Я думаю, пришло время ему попробовать свое собственное лекарство. У него было мое внимание. Теперь давайте посмотрим, как ему нравится его отсутствие.
12
Вот одно слово для вас: радиомолчание.
Прошло три дня с тех пор, как Лейкин ворвалась ко мне на работу, набросилась на меня так, как ни одна другая девушка никогда не делала, и ушла, держа в руках мое достоинство. Я всегда знал, что Лейкин из тех, кто не терпит дерьма. Это одна из вещей, которые большинство парней находят в ней такими привлекательными. Но я не думаю, что когда-либо ожидал того, что произошло.