Это идеально.
Я беру пиво и иду посидеть у огня, только для того, чтобы все остальные присоединились ко мне. Неудивительно, что ребята оказались здесь раньше всех остальных. Примерно через час этот двор будет заполнен, но никто больше не приходит на вечеринку раньше десяти вечера.
Это концепция, которую родители Кэм и Лейкин никогда по-настоящему не понимали, когда пытались назначить время окончания вечеринки на полночь — отсюда и поездки на выходные. Они решают проблему и делают так, чтобы у нас был бочонок пива.
— Боже, я скучал по этому, — говорит Оуэн. — Дождь в прошлую пятницу испортил все мои чертовы выходные.
— В эти выходные тоже чуть не разразился шторм, — сообщает ему Мали. — Слава Богу, этого не произошло.
Кэм фыркает. — Вероятно, он не хотел того адского пламени, которое ты бы вызвала, если бы это произошло.
Она поднимает бровь, глядя на него. — Осторожно, Бланшар. Сегодня ты уже в моем списке дерьма.
Лейкин, не обращая внимания, поднимает голову. — Что я сделала?
— Не ты, принцесса, — уверяет она ее, постукивая по ноге. — Другой Бланшар.
— Технически, Лейкин — это другой Бланшар, — утверждает Кэм. — Я родился первым.
— То есть, как я понимаю, ты хочешь быть в обоих наших списках дерьма, — парирует Лейкин. — Это мой день рождения. Ты не можешь оскорблять меня в мой день рождения.
Я усмехаюсь, глядя на свое пиво. Может, ей и нравится думать, что она непредсказуемая, но я предсказал это слово в слово. Либо она легко читается, либо я слишком много времени провожу рядом с ней.
Я бы выбрал последнее, но не существует такой вещи, как слишком много времени, когда дело касается Лейкин.
— Эйд, — говорит Кэм, привлекая внимание Эйдена. — Перестань следить за Хейсом. Это жутко.
Я поднимаю голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как Эйден смотрит на Кэма, прежде чем снова поворачивается ко мне.
— Я просто пытаюсь понять, что с ним происходит в последнее время, — говорит он, прищурившись, как будто это поможет ему заглянуть мне в душу.
Черт. Предоставьте придуркам из команды заметить изменение в моем отношении. Не могут забросить шайбу в пустые ворота, но могу заметить, что в ту секунду, когда у меня настроение немного лучше обычного.
— Отвали, — говорю я ему. — Со мной ничего не происходит.
— Нет, нет, — соглашается Оуэн. — Он прав. Ты другой.
Я закатываю глаза, пытаясь отыграться. — Все вы, ублюдки, бредите.
После минутного ощущения, что я нахожусь в чертовом аквариуме, окруженный людьми, которые смотрят на меня, Эйден срывается.
— Я знаю, что это такое, — уверенно говорит он. — Он переспал.
Иисус Христос.
Кэм усмехается. — Когда он этого не делает?
— Спасибо, — отвечаю я, протягивая кулак, чтобы стукнуть его.
На этом все должно было закончиться, но пока Эйден придумывал начало, Оуэн дополнил остальное. Он ухмыляется, наклоняя свою чашку в мою сторону.
— Но эта ему действительно нравится.
Ублюдок.
Мое сердце начинает учащенно биться, даже когда я заставляю его, блядь, притормозить. Я бросаю быстрый взгляд на Лейкин. Она смотрит в свой телефон, пытаясь сделать вид, что не обращает внимания, но небольшая улыбка на ее лице говорит о том, что она слушает каждое слово.
— Это правда? — спрашивает Кэм.
Я ухмыляюсь, поднося пиво к губам. — Я понятия не имею, о чем вы, придурки, говорите.
— Молодец, чувак, — говорит мне Кэм, видя меня насквозь. — В наши дни трудно найти хорошую киску.
Я успеваю сделать глоток, как слова вылетают из его рта, и при резком вдохе я втягиваю в себя больше пива, чем воздуха. Я яростно кашляю, пытаясь избавиться от пива, которое я только что втянул в легкие. Все смотрят на меня, и это хорошо. Таким образом, они не обращают внимания на Мисс Припадок-от-хихиканья Мали.
А Лейкин? Ну, она выглядит как нечто среднее между самодовольством и отвращением. Но если бы Девин неосознанно назвала меня «Хорошим членом», я бы чувствовал то же самое.
У меня нет ни одной причины чувствовать себя так, как я чувствую себя сейчас. Абсолютно никакой. И тем не менее, каждый раз, когда я вижу, как какой-нибудь парень притягивает Лейкин к себе, чтобы поздравить ее с днем рождения, мне хочется стукнуть его головой о бордюр.
Это не имеет смысла.
У меня было много подруг, с приличным количеством из них я переспал, и ни разу я не почувствовал ни малейшего собственничества. С другой стороны, я никогда не жаждал их прикосновений, когда я тоже не мог их получить. Я был рядом в течение приличного времени, но не долго.
И точно так же я должен быть с Лейкин, но, похоже, у нас с ней все идет не так, как я планировал.
Она стоит рядом со мной, когда мы играем в корнхол (Cornhole (Кукурузная дыра) — популярная в Северной Америке игра на лужайке, в которой игроки или команды по очереди бросают тканевые бобовые мешки на приподнятую под углом доску с отверстием в дальнем конце.) — она и Мали в одной команде, Кэм и я — в другой. К счастью, она далеко не так хороша в этом, как в пивном понге. Но все равно мило, как она злится каждый раз, когда промахивается.
Она так близко, что все, что нужно, чтобы дотронуться до нее, — это протянуть руку. И все же с таким же успехом она могла бы находиться на другом конце города.
Я начинаю задаваться вопросом, какова вероятность того, что я смогу позже проникнуть в ее комнату. После того, как Кэм теряет сознание от чрезмерного употребления алкоголя, у него нет шансов очнуться. Но, как и во всем остальном, Лейкин шумит в постели. Если что-то и могло совершить невозможное, то это мог сделать звук его сестры, кричащей от откровенного удовольствия.
— Эй, — говорит Лейкин, отрывая меня от моих мыслей. — Твоя очередь.
Упс. Я сосредотачиваюсь на отверстии и прицеливаюсь, когда бросаю мешок, наблюдая, как он попадает прямо в него. Кэм торжествующе ухмыляется, а Лейкин стонет.
Теперь у нас на семь очков больше.
— О чем ты думал? — тихо спрашивает она, ожидая, пока Кэм и Мали соберут мешки для своей очереди.
— Ни о чем, — лгу я.
Она фыркнула. — Чушь собачья. Ты занимался тем, что жевал внутреннюю сторону щеки.
Мои брови приподнимаются, когда я ухмыляюсь. — Уделяешь мне пристальное внимание, Рочестер?
Ее взгляд поворачивается к Мали и Кэму, но ее слова предназначаются мне, когда она понижает голос немного ниже. — Лучше, чем представлять тебя надо мной в постели, когда мы в разгаре вечеринки.
У меня слегка отвисает челюсть, когда недоверчиво усмехаюсь.
— Ты делаешь это, когда возбуждаешься, — объясняет она.
То, что она это знает, не сулит мне ничего хорошего. Девин, возможно, и сможет определить, когда я несу чушь, но способность Лейкин читать меня идет гораздо дальше. Если она увидит, что я ввязался в это дело больше, чем следовало бы, мне конец.
С другой стороны… Мне все равно пиздец.
— О! — взвизгивает Мали, роняя мешки из рук. — Лейкин, пойдем со мной. Монти здесь.
Даже не взглянув в мою сторону, Лейкин уходит, и они вдвоем взволнованно направляются к передней части дома. Я делаю глоток пива, используя его, чтобы скрыть закипающую во мне ярость, когда мы с Кэмом встречаемся посередине.
— Кто, черт возьми, такой Монти? — рычу я, слишком явно.
— Монтгомери Роллинз, — говорит он.
Роллинс. Фамилия звучит знакомо, но я не могу вспомнить его. — Почему я уже слышал это имя?
— Потому что его отец — Джеремайя Роллинз.
— Сенатор? Сукин сын.
Он кивает. — Это он. Судя по всему, они познакомились с ним в клубе несколько недель назад и завязали дружбу. Ты бы об этом узнал, если бы не пропустил костер.
Отлично. Так что в том, что Лейкин теперь дружит с тем, кого СМИ называют одним из самых привлекательных холостяков Северной Каролины, виноват я. Джеремайя Роллинз может стать следующим президентом, и если его сын чем-то похож на него, он именно такой парень, с каким я представляю себе Лейкин в конечном итоге.