Женя податливо гнулась в его руках, извивалась под его поцелуями по всему телу, требовательно стонала и просила. Она была дикой, ненасытной и раскрепощенной как никогда прежде. Она отдавала себя так, словно в последний раз. И брала не меньше. Не успевал Дима отдышаться, как она снова просила еще.
Женя вымотала его сексом не меньше, чем своей ломкой, и под утро молодой мужчина просто вырубился без сил, крепко прижимая к себе влажное, еще подрагивающее тело любимой девушки. А когда проснулся, понял, что она сбежала. Что она отвлекла его собой, что воспользовалась моментом и просто схитрила.
Он успел ее найти до того, как она приняла хоть что-то. Вернул домой и безжалостно запер в спальне на целые сутки. Он сидел под дверью и стискивал зубы и кулаки, слушая, как кричит и воет Женя, как просит, умоляет и угрожает. Как добивает все, что осталось целым. И вошел только тогда, когда услышал, как она грозиться сделать с собой что-то. Его терпению был предел, и он просто приковал ее руки к кровати, оставив одну еще часов на двадцать. И только когда она угомонилась, остыла и начала приходить в себя, освободил. Он отнес ее в ванную, тихую и плачущую. Бережно искупал и вытер, шепча слова утешения и любви. Она жалась к нему, глотая слезы, и смотрела так виновато и с такой тоской, что теперь он уверился в том, что все правда, а не очередная уловка.
Еще в течение нескольких недель девушка была не в себе, но постепенно все нормализовалось. Он снова отвез ее в клинику, где оставил почти на месяц реабилитации. А потом забрал домой. И каждый его день превратился в борьбу за любимого человека.
Они жили спокойно три–четыре месяца, а потом Женя снова срывалась. Раз за разом она сбегала из дома, он искал ее по всему городу и вырывал из рук дилеров и наркотиков. Это всегда было сложно, это всегда было мучительно. Женя раскаивалась, боролось с собой и своей зависимостью. Она заставляла себя терпеть и жить нормально. Некоторые ломки были чуть спокойней, и тогда девушка просто тихонько плакала, стискивая зубами уголок подушки, чтобы не кричать в голос. Смотрела на Диму жалостливыми глазами и молча умоляла простить. Он всегда был рядом, держал ее за руку, отвлекал всеми возможными способами. А иногда это напоминало катастрофу. Она бушевала, буянила и бесилась. И это было самым ужасным, что он видел. И не только он. Очень скоро соседи стали жаловаться на них в милицию, стали просить о выселении. Смотрели на них со злостью и пренебрежением, презрением. Дима еще как-то сносил подобное. А вот Жене было трудно: стыд давил на нее безмерно, а тут еще косые взгляды соседей и шепотки за спиной. Тогда мужчина просто купил отдельный частный дом на выезде из города, чтобы никому не мозолить глаза, не мешать и не страдать самому. Здесь тоже были люди, но по крайней мере никто не слышал того ужаса, что мог твориться в их доме.
Вот и сейчас Дима выходил из дома, зная, куда нужно ехать, чтобы найти Женю. Он уже почти привык к подобному, наверно смирился, но все чаще стал задумываться, что дальше так жить нельзя. Он любил Женю, любил всем сердцем и душой, но и он не железный. Его нервы на пределе, он сам на пределе. Он устал полагаться и надеяться на лечение, устал бороться самостоятельно. Он не понимал, почему все повторяется раз за разом. Не знал, чего не хватает Жене, что она словно мотылек на огонь бежит из дома в поисках мимолетного забвения. Этого не знала и не могла объяснить и сама Женя. Она столько раз пыталась это понять, высказать ему, но как сказать о том, чего сам не можешь увидеть и разобрать? Когда она была в себе, когда была нормальной и жила нормально, она не отличалась от своих сверстников. Она хорошо училась, была умницей, душой компании. Но в один миг на нее что-то наваливалось, и она просто теряла разум. Этого не могли объяснить ни наркологи, ни психологи, списывая все на внутренний конфликт в душе Жени. А сама она не могла ничего понять и объяснить.
Дима глубоко вдохнул свежий морозный воздух и сел в машину. Он знал несколько адресов, по которым стоило ехать. Он знал все те лица, которые сейчас замелькают перед его глазами. Кто-то был таким же как его Женя, кто-то был дилером, кто-то просто крутился вокруг да около. В глазах каждого была безнадега, тоска, злоба или гнев. Эти места давили на него даже сильней, чем те, в которых он побывал, служа по контракту. Здесь все казалось таким знакомым, таким личным, что становилось так тоскливо и грустно, даже слезы порой выступали на глазах. И никакое время не помогало абстрагироваться от того, с чем он здесь сталкивался. Ему даже ночами иногда снилось то, что он видел в таких притонах: дети, подростки, напичканные всякой дрянью, молодые девушки, иногда даже беременные, торгующие своим телом ради наркоты, изможденные, похожие на трупы парни, которым бы жить и жить, радуясь каждой мелочи. Всех сюда привели обстоятельства, проблемы, невзгоды и слабый характер. И Диме было страшно от того, что и его Женю можно отнести к числу тех, кто находится в подобном положении. Было жутко осознавать, что она такая же, как все здесь. Жутко и страшно: а что же будет дальше? Прекратиться ли все это? Сможет ли его любимая найти дорогу из этого ада?
Молодой мужчина проехал по двум злачным местам, но не нашел Женю ни в одном. Осталось еще два, известных ему, и он очень надеялся, что подруга в одном из них. Если нет, где ее искать он не представлял. А поэтому наверняка придется обращаться к знакомому в полиции, рыскать с группой оперативников по всему городу, а потом вытаскивать Женю из камеры, чтобы увезти домой.
Дима оставил машину за пару кварталов от притона и торопливо направился туда пешком. Огромное, полуразрушенное здание, с кучей разбитых окон и выломанных дверей, с вонючим мусором под ногами навевало отвращение и злость. Он не хотел быть сейчас здесь, не хотел, чтобы для этого была причина. Но уже почти смирился, потому решительно толкнул железную дверь и вошел внутрь. В каждой комнате и коридоре, которые он проходил, стоял стойкий запах сигаретного дыма и сладковатый аромат травки, немытых потных тел и дешевых духов, которыми несло от шлюх, обслуживающих клиентов на виду у всех, обдолбаных до полубессознательного состояния. Половина из них даже не осознавала того, что твориться с их телами, кто их трогает и касается. Пустые глаза мальчишек-подростков, нанюхавшихся всякой химии и дряни, их глупые блаженные улыбки вызывали жалость и пренебрежение одновременно. А где-то чуть дальше, Дима, кажется, услышал плач младенца. Он даже думать не хотел, что этот невинный ребенок здесь делает и как оказался: принесла ли его сюда мать-наркоманка, которой не с кем его оставить, или еще что похуже. Первые разы, которые он побывал в похожих местах, вызывали в нем депрессию, серьезную и глухую. Он не прекращал думать о том, то видел и слышал, свидетелем чему невольно становился. Сейчас он научился абстрагироваться от всего, и это одновременно радовало и ужасало его. Он очерствел на фоне собственных проблем или же просто отчаялся думать обо всех этих людях не в силах им помочь хоть как-то? Он и сам не знал, и даже уже не хотел знять.
Никто не обратил внимания на молодого мужчину. Здесь часто появлялись такие: хорошо одетые, серьезные, ни на кого не обращающие внимания. Кто-то приходил сюда с той же целью, что и он. Кто-то, желая приобрести товар, кто-то в поисках дешевого развлечения. Не раз и не два, Дима сталкивался с тем, что у него просили денег или предлагали свое тело за дозу кокаина. Он всегда брезгливо отталкивал таких людей, даже не пытаясь бороться с презрением и злобой внутри.
Парень шел по коридорам и толкал каждую дверь, выискивая знакомое лицо или одежду, цвет волос – что угодно, чтобы опознать свою девушку. И порой с облегчением не узнавал лиц. Застань он Женю хоть раз в подобном положении – обдолбанную, стонущую под каким-то жирным боровом неясной национальности – он бы сошел с ума. Он бы разгромил здесь все и всех, собственными руками задушил бы каждого подонка. Он не хотел не то, что представлять себе подобное, но даже думать о чем-то в этом роде. Да и повода как такового у него не было: ни разу он не видел Женю вот так, никогда она не торговала собой ради порошка. И он был сверх меры удивлен, когда выяснилось, что после года скитаний по таким местам, его Женя все еще была девственницей. В первую их совместную ночь он даже не надеялся и не рассчитывал на подобное, не смел этого желать, и нисколько бы не осудил. Но облегчением было нереальным, когда он это понял: по болезненно скривившемуся лицу девушки, по крови на их телах и по робкому удивлению Жени, впервые постигшей физическую близость.