И это все ужасно давило, угнетало мужчину. Он знал, что очень скоро произойдет то, чего он так боялся и боится – Женя уйдет. А он не пойдет за ней следом. Как бы сильно он ее ни любил, как бы ни хотел помочь, но не пойдет. И это правильно – Женя должна сделать этот выбор сама. Он пытался, пытался спорить с Судьбой, со злым роком, уверял всех вокруг и себя самого, что сможет и у него получиться. Той же Ольге яро доказывал, что готов на все ради Жени. И он готов! Но если она этого захочет! Если она примет все это! Но если уйдет – значит откажется. Да, он будет разбит, будет терзаться и маяться, вспоминая ее и желая побежать следом. Но он должен это перебороть. И Женя прекрасно это знает, понимает. А соответственно – осознает, к чему приведет ее уход.
Буквально каждый день, уходя утром на работу, Дима прощался с Женей. Смотрел в ее грустные тоскливые глаза, на прикушенную губку и запоминал этот образ до мелочей, чтобы потом хоть что-то оставить себе, пусть и такую ее в своей памяти. Он будет помнить все до мелочей, всегда, и хотел как можно больше собрать этих воспоминаний. Глупо, но факт. Он знал, что будет страдать, но даже не пытался облегчить себе это понимание и осознание. А когда приходил с работы и все еще видел Женю дома, был рад тому, что впереди еще целая ночь, и он продолжит сохранять в своей памяти любовь к своей девушке. Каждым поцелуем, каждым стоном и прикосновением он будет заполнять свой разум и память, чтобы потом сходить с ума от того, что больше этого не будет, что очень скоро он лишиться своей дозы горького счастья.
С вполне понятным отчаянием и страстью из вечера в вечер Дима прижимал к себе Женю, уводил в спальню и раз за разом брал ее тело, понимая, что к душе у него доступа уже нет. Она закрылась от него, спряталась под своим панцирем страха и сомнений, облачилась грустью и беспросветной тоской в глазах. Он ловил губами слезы из любимых глаз, поцелуями делясь с Женей их горечью и солью. Сжимал в руках тонкое тело, оставляя следы и метки. Целовал так жадно, так отчаянно, что болели губы. Ласкал с дикостью и невероятной нежностью одновременно. Шептал на ушко какие-то глупости без смысла и логики, ни в чем не уверяя и ничего не обещая. А Женя отдавалась ему с не меньшим желанием и тягой. С тем же отчаянием в каждом жесте и стоне. С той же жадностью и легкой агрессией. Вглядывалась в потухшие глаза и плакала от тоски.
Их последние ночи были пронизаны болью, пониманием, грустью, отчаянием и всем, что вообще есть плохого в наших чувствах. Они почти перестали разговаривать днем, не тратясь на пустые и никчемные речи. Утром Дима торопливо убегал из дома, а вечером боялся возвращаться.
Женя ушла.
Однажды вернувшись домой, он не застал ее там. В доме было пусто и тихо. Темные комнаты безжизненны и холодны. Диме даже не нужно было проходить дальше прихожей, чтобы понять это. Он так и остался у дверей, скользнув по ним спиной на пол и уткнувшись лицом в руки на коленях. Всеми силами он кусал губы и сжимал кулаки, чтобы не рвануть сейчас на улицу и не сесть в машину, чтобы поехать за Женей. До боли вцеплялся в волосы, пытаясь не закричать и не завыть от отчаяния. Как бы о ни настраивал себя на подобное, как бы ни был готов к такому развитию сюжета – прийти к этому было невыносимо мучительно. Понять, что все, наконец, случилось – невероятно трудно. А принять это – просто невозможно. По щекам текли злые слезы, а в груди сжимался комок, мешая дышать. Сердце заполошно билось в груди, ломаясь на куски. А разум просто отказывался воспринимать реальность.
Сколько он так просидел на пороге дома, Дима не знал. Может час, а может и полночи. Он был измотан, голова раскалывалась, все тело затекло и занемело от долгого сидения в неудобной позе. А взгляд, упирающийся в стену, был пустым. Пустым и безжизненным.
В какой-то заторможеной прострации, Дима поднялся на ноги, шатаясь и качаясь. Сжал в руке ключи от машины и вышел из дома. Он даже не закрыл дверь, не глянул на часы, в его голове не было никакой мысли, кроме той, что он должен ехать. Быстро и немедленно, не теряя ни минуты. Иначе случится катастрофа. Иначе он сорвется и слетит с катушек. Он знал куда поедет и зачем. Знал, чего хочет и что ему нужно.
Ольга открыла дверь, только через пару минут его звонка. Сонная, удивленная сверх меры и растерянная. Но одного взгляда на него ей хватило, чтобы понять, что привело его к ней посреди ночи: безжизненный взгляд покрасневших глаз, дрожание пальцев, теребящих ключи, помятый вид и едва держащие ноги. Все в Диме говорило за него, не нужно было слов или жестов.
- Ох, Дима, - протянула девушка, кусая губы и качая головой.
Она мягко взяла его за руку и втянула в квартиру. Он как ребенок, пошел за ней, глядя поверх головы. Он был сам не свой, смотрел прямо, едва двигался без единого лишнего движения и выглядел соответствующе. Оля нежно обхватила его лицо ладонями, заставляя посмотреть на себя. Он опустил голову и взгляд, но будто и не видел ее. По щекам снова побежали слезы, а потом крепко и резко сжал ее в объятьях, больно стискивая и не осознавая этого. Из горла вырвался всхлип, а затем тоскливый тихий вой.
Девушка крепко сжимала его руками, поглаживая по волосам, и тоже плакала. Было невыносимо видеть любимого человека таким раздавленным и уничтоженным. В эту минуту в голове не мелькали коварные планы, не было злорадства и удовлетворения от того, что все вышло именно так, как она хотела. Было только сочувствие и переживания за этого человека, который пришел к ней за помощью, который нуждался в ней и готов был показать все свои слабости перед ней. Человек, которому она нужна, и который нужен ей – только это имело значение.
Часть 2. Глава 10
Равнодушным взглядом Дима окидывал город у своих ног. В офисе никого нет, свет везде выключен, не слышно шагов и разговоров за дверьми его кабинета. Зато внизу на улицах жизнь кипит: люди торопятся домой в этот вечер, торопятся к любимым и дорогим людям, держа в руках подарки и предвкушающе улыбаясь. И пусть не видит он всего этого из окна своего офиса на восемнадцатом этаже – не трудно предположить, что так и есть. Сегодня новый год, поэтому как еще должны выглядеть люди? Только так – довольно и счастливо. Каждого из них ждут дома его близкие люди, каждый из них знает, куда и к кому сегодня пойдет, кого будет обнимать и целовать под бой курантов.
Вяло обведя взглядом сверкающие улицы внизу, мужчина отошел от окна, садясь за стол и снова принимаясь за работу. Ему тоже было, куда прийти в этот вечер. Он тоже приготовил подарки для близких людей, он тоже знал, кого будет сегодня обнимать и целовать. Но в отличие от многих других он не был от этого в эйфории, не светился задором и предвкушением, не был улыбчив и счастлив. Он вообще в последнее время почти не улыбался, а если и делал это, то нехотя, едва заметно и будто с усилием. Нечему было улыбаться. Но приходилось думать об окружающих, делать вид, что всё если не хорошо, то просто нормально. Необходимо было уверять всех вокруг, что он не нуждается в жалости и тревоге, не нужны ему скорбные взгляды и тяжелые вздохи. Ему казалось, что это будет тяжело – делать правильный вид, но нет - он вполне справлялся. Трезво и разумно вел себя, в нужное время строил нужную мину. И как ему казалось, все было нормально в этом плане. Но все это было только снаружи. Внутри же было пусто, глухо. Мысли были грустные и печальные, размышления тяжелые и унывные, а желания – их вообще не было. Дима жил на автомате с тех пор, как ушла Женя.