Смех Беллатрисы – скользкий, как слизняк, – впился в Драко и вбил в него глоток воздуха. За первым получилось сделать второй.
Он не ответил.
Цепкая ладонь с грязными ногтями легла на его плечо.
– Как удачно все складывается сегодня, – промурлыкала Беллатриса ему в затылок. – Не медли, Драко, чего ты ждешь?
Ему казалось, что он сходит с ума, что у него дежавю, ведь несколько минут назад она стояла и так же мерзко шептала ему на ухо – подталкивала, вела.
Драко сглотнул.
Ну же, думай! – приказал он себе. Он видел, как хлещет сам себя по щекам, как бьет, трет лицо и хватается за волосы, но в реальности он стоял и молча смотрел на нее, не в силах понять – как так вышло, что жизнь пиздит и пиздит его со всей дури? Ежеминутно.
– Давай, Драко, возьми ее. Ты уже провалил одно задание, не будь дураком!
– Просто девчонка, – прохрипел кто-то слева.
Просто девчонка.
Просто девчонка, перевернувшая с ног на голову его мир. И если Грейнджер была «просто девчонкой», то других не существовало вовсе. Мира не существовало, только она и ее взгляд, руки, тело, смех, голос, волосы, рот. Ее мозги, ее глаза, ее дурацкая одежда. Ее эта-вот-ядовитая-ненависть-которая-никогда-не-была-ненавистью. Ведь она любила его. Она так сильно любила его.
Драко хотел бы увидеть лицо Уизли, каменную плитку под ногами или даже ебаный потолок, но он видел только Грейнджер, только ее, и был уверен – это выражение лица станет последним, что он запомнит. Потому что если он выживет, если выберется из всего этого живым, то он позволит этой картине поглотить его целиком. Он будет питаться этим годами – ее отвращением и липкой ненавистью, ведь он заслужил, мать вашу, он заслужил.
Но для Беллатрисы мир не разрушился на кусочки, он продолжал существовать и время продолжало идти, поэтому она теряла терпение.
– Чего ты ждешь?!
Ее голос стал похож на змеиное шипение. Он был одновременно тихим и громким.
– Да, Малфой, чего ты ждешь? – подхватила Грейнджер, и ей бы заткнуться, но нет, она Грейнджер, она ебучая Грейнджер, она перевернет его мир, даже когда он будет думать, как спасти ей жизнь.
Хотелось зашипеть «заткнись», добавив любимое «грязнокровка», но сил не было, времени – тоже не было. Ни единой секунды.
Вот и все. Конец, господи, конец.
– Ты же не пойдешь со мной смирено, так? – спросил он, не узнавая своего голоса.
Грейнджер выдавила ухмылку.
– Я буду драться с тобой, пока не перестану дышать.
И, заглянув ей в глаза, он понял, что это правда. Кончик его губ автоматически изогнулся. Он был восхищен ею. Снова она делала это с ним. Восхищала его, даже когда для этого было совсем не время.
Дерись, подумал он.
Дерись так, как не дралась никогда, прошу тебя.
Драко открыл рот, чтобы сказать ей это, но Беллатриса опередила. Ее зловонное дыхание прошелестело по его лицу, и она зашептала, прижимаясь к его плечу.
– Я знаю волшебное слово. Расслабься, и наша союзница все сделает за тебя.
Он нахмурился, переваривая. Союзница?
Он огляделся, силясь понять, о ком говорит тетка, и тут осознание свалилось на него с потолка. Огромным таким снежным шаром, заледеневшим от холода.
– Стой, – прошептал он, опустив ладонь себе на грудь. – Эту дрянь в Пэнси впустил не Снейп, а ты. Ты это сделала, но как? Как ты попала в замок?
Беллатриса облизнулась, как зверь.
– Нет, милый, не я. Я поделилась ею, но привез ее в замок ты. Ты, мой хороший, послушный племянник.
– Нет.
– Да. И сейчас она не нанесет тебе вреда, потому что ты научился ее контролировать. Вы прекрасно знакомы. Можно сказать, вы старые друзья. Просто дай ей чуть больше власти.
Ужас парализовал его. И вдруг он понял, насколько все было очевидно и просто. Весь год он думал, что сходит с ума, что говорит сам с собой – спорит, умоляет, злится и просит совета, но нет. Не с собой.
Тень. Она всегда была живой, не выдуманной, она всегда наблюдала, перемещалась, рылась в его голове. Как же он был слеп!
Драко вскинул голову. Беллатриса взяла ее за плечо, встала на носочки. Прижала губы к его уху.
– Знаешь, эта грязнокровка такая сладкая, что я сама бы с радостью ее убила. Но оставлю ее тебе.
– Не смей прикасаться к ней!
Шепот. Простое заклинание, всего одно слово. Драко видел свою руку, впивающуюся в глотку Беллатрисы, видел, как двигаются ее губы, а потом полетел. Вниз, в собственное сознание, глубоко-глубоко.
Это произошло так быстро и словно во сне.
Больше не было Драко. Больше не было Малфоя, ненавистного слизеринца, любимого ублюдка, чудовища и мальчика, который запутался, которого лишили его жизни.
Теперь была черная сущность, и Гермиона прекрасно это поняла, стоило ей посмотреть в его глаза. Они все еще были серыми, но теперь чужими. Сухими. Они смотрели прямо, не моргая, и лицо его стало словно каменным.
Рука Рона держала ее ладонь, и понадобилась всего секунда, чтобы выдернуть из его пальцев волшебную палочку.
Очень быстро, не думая.
Пожиратели обступили его со всех сторон, он закричал. Гермиона не хотела этого слышать. Они не тронут Рона, не тронут его, не тронут. Она не знала точно, верила ли она в собственную мольбу, верила ли в то, что это подействует.
Сжала палочку крепко, до скрипа. Запястье ныло от боли. Это он. Это сделал он, и сейчас ты должна собраться, должна отбросить все чувства – все свои чувства, чертова дура!
Слезы текли по щекам.
Он шагнул на нее.
Думай трезво. Думай здраво, храбро, думай холодным разумом, а не горячим сердцем. Как Гермиона Грейнджер.
Как Гермиона Грейнджер.
Обезоруживающее. Которое, само собой, отлетит в сторону, потому что Малфой слишком умен. И то, что внутри него, тоже умно.
Оглушающее. С размаху, в полную силу, громким уверенным голосом.
Трезво.
Она нанесла удар. Изнутри поднималась и крепла вера в собственные силы, но было еще кое-что, от чего волосы на руках становились дыбом. Она не могла навредить. Она не могла. Только отбиваться и пытаться спасти себя, но не навредить.
Все это могло бы сойти за реальность, если бы были цвета. Зеленый, черный. Красный, на худой конец. Но в гостиной Слизерина все было серое, как в ту ночь, во время монохромного бала в Большом зале. В ту ночь, когда Грейнджер приперлась в красном платье и заставила его таращиться на нее весь вечер. Бесконечно. Мучительно, сладко.
В гостиной было тихо. Не было слышно ни стука часов под потолком, ни жужжания магии, которое всегда здесь незримо присутствовало.
– Здравствуй, Драко.
Он обернулся. Она сидела в кресле в своей форме, Ладони лежали на складках юбки, голова была чуть наклонена на бок.
– Пэнс? – Драко прошел внутрь. Она была как настоящая, даже на мгновение стало жутко. Он сел напротив нее и скрестил пальцы рук. – Как ты?
Она улыбнулась.
– Я хорошо. Правда, хорошо. Рада тебя видеть, Драко.
Он точно не спал, ведь не помнил, как ложился в постель. Мельком огляделся, ища взглядом хоть что-то, малейший осколок воспоминаний, за который можно зацепиться. Но не нашел ничего. Молча кивнул.
Пэнси сделала вдох, ее грудь приподнялась и опустилась, и глаза вдруг наполнились слезами, хотя рот продолжал улыбаться.
– Почему ты меня не любил? – спросила она так же тихо.
Драко помотал головой. Эта тишина, звенящая вокруг, сильно давила на него. Было бы лучше, если б вокруг шумели ребята, галдели первокурсники, летали совы и сами черти из Преисподней. Что угодно.
– Я любил, – ответил он. Сейчас, когда все заканчивалось, лгать и выкручиваться, делать вид, что ему чужды чувства, не было смысла. – По-своему.
– Не так, как ее, да?
Самым пугающим было то, что она говорила спокойно. Больше не было ни намека на язвительность, злость и ревность. Она говорила, как будто это давило на нее слишком сильно и просто хотелось выплеснуть все, что не успела при жизни.
Гермиона лишила его зрения. Лишь на время, заклинание было слабым, оно годилось разве что для тренировок, а не для полноценного боя, но этого хватило, чтобы развернуться и побежать. Пол под ней сотрясался и скрипел, словно замок сопротивлялся их драке.
Несколько секунд она слышала его крик, который взрывал ее сознание, размягчал его и заставлял чувствовать вместе с ним, рыдать вместе с ним. Боль. Она причинила ему боль.
Лестница сменилась узким коридором. Гермиона огляделась. Была ли она здесь раньше? Скорее всего – да. На патрулировании. Поворот, поворот, еще один. Здесь должна быть статуя – большая статуя горгульи, за следующим поворотом или после него.