Женский голос сказал, что сообщение было оставлено в 14.28 и я должен нажать «один», если хочу еще раз его прослушать. Я нажал. Потом еще.
Было что-то обезоруживающе естественное в том, как она называла меня — Джун, — сокращенное от Джуничи. Никто больше не называет меня Джун. Никто не знает это имя. Перед тем как покинуть Токио, я иногда пользовался именем Джуничи, моим настоящим именем, но потом отказался от него окончательно.
«Привет, Джун, это я». Такое обыкновенное сообщение. Большинство людей, наверное, принимают подобные сообщения постоянно.
Представилось, будто земля подо мной вдруг одолжила где-то дополнительную силу притяжения.
Заговорила та часть мозга, которая долго верой и правдой служила мне: «Время и место. Возможна засада».
Но не с Мидори. Не верю.
Кто еще мог слышать это сообщение?
Я попробовал сообразить. Чтобы перехватить сообщение, кто-то должен знать, где я остановился, под каким вымышленным именем, а еще ему пришлось бы взломать систему голосовой почты гостиницы. Кроме Тацу, который явно не представляет для меня угрозы, маловероятно, что кто-то мог это сделать.
Но все-таки шанс есть.
Мой ответ на это был: «Ну и черт с ним!»
И я отправился на встречу с Мидори.
Я выбрал длинный извилистый маршрут, двигаясь в основном пешком, наблюдая, как на город вокруг меня постепенно опускается темнота. В ночном Токио есть что-то на самом деле живое, что-то буквально пропитанное ожиданием чуда. Конечно, толпы передвигающихся зигзагами пешеходов, громыхающие поезда, суета, шум транспорта вполне естественны для этого города. Но он все же должен уставать от каждодневного гула, и каждый вечер, почти успокоившись, может позволить себе расслабиться в сумерках и отложить в сторону тяжесть прошедшего дня. Ночь срывает с города налет излишества и возбуждения. Ты идешь по ночному Токио и чувствуешь, что находишься на грани того, о чем всегда мечтал. Ночью слышно, как город дышит.
Я остановился в интернет-кафе, чтобы посмотреть на сайте «Боди энд соул», кто сегодня выступает. Оказалось, Току, молодой вокалист, играющий на флюгельгорне, у которого уже сложилась репутация музыканта, способного брать за душу, несмотря на его возраст — двадцать девять лет. Я уже купил два его компакта, хотя никогда не слышал живого выступления.
Вполне вероятно, Ямаото мог узнать, что Мидори в Токио, от детективной фирмы, которую она нанимала. Если так был шанс, что за ней следят, возможно, сам Мураками. Я тщательно осмотрел возможные точки вокруг клуба. Все чисто.
Я зашел внутрь около восьми тридцати. Зал был полон, но швейцар пропустил меня после того, как услышал, что я друг Кавамура Мидори, которая пришла на концерт Току.
— О да, — закивал он. — Кавамура-сан предупредила, что кто-то может прийти. Прошу вас.
Она сидела в конце одного из двух длинных столов, стоящих вдоль стен «Боди энд соул», перед которыми устроились музыканты. Внимательно осмотрев помещение, я не заметил выраженных опасных точек. На самом деле демография вечера была молодой, в основном женской, явно пришедшей увидеть Току, который со своим квинтетом в настоящий момент очаровывал ее элегической композицией «Осенние ветры».
Я улыбнулся, увидев, во что одеты музыканты: футболки, джинсы и кроссовки. У всех — длинные волосы, окрашенные в модный коричневатый тон «чапацу». Их ровесники, наверное, считают, что это круто.
Я пробирался к месту, где сидела Мидори. Она увидела, как я приближаюсь, но не сделала никакого приветственного движения.
На ней была черная облегающая блузка без рукавов из чего-то похожего на тонкий кашемир, лицо и руки от контраста почти флуоресцировали. Мидори сидела, откинувшись в кресле, и я увидел кожаные брюки и ботинки на высоком каблуке. Кроме пары скромных сережек с бриллиантами, на ней не было украшений. Мне всегда нравилось, что и косметику, и украшения она использует в меру.
— На самом деле я не ожидала, что ты придешь, — сказала Мидори.
Я наклонился к ней, чтобы она могла услышать меня сквозь музыку.
— Не думала, что я получу твое сообщение?
Она приподняла бровь:
— Я не думала, что ты покажешься, если я назвала время и место.
Она быстро схватывает.
— Однако вот он я.
Свободных мест не было, поэтому Мидори встала, и мы прислонились к стене, наши плечи почти касались. Она взяла с собой свой стакан.
— Что пьешь? — спросил я.
— «Ардбег». Ты познакомил меня с ним, помнишь? Теперь этот вкус у меня связан с тобой.