Мы чокнулись, и водка, задержавшись во рту, вызвала у меня легкую тошноту. Но я смог все-таки не торопясь отломить корку хлеба и поднести ее к носу с видом привычного человека.
— Так вы учитель? — переспросил лейтенант.
Он был совсем молодым, видно, только что из училища и наверняка окончил его с отличием. У него были румяные, с золотистым пушком, щеки и крепкие руки со следами машинного масла под коротко остриженными ногтями.
— Я тоже хотел стать учителем, но вот не получилось…
— Ну и что из этого? — возразил капитан. — Каждый офицер — это педагог.
Капитан был лысоватым, выглядел старше майора, ел он не спеша и говорил уверенно, со знанием дела.
— Это верно, конечно, — улыбнулся лейтенант застенчиво. — Но, знаете, служба отнимает массу времени. Даже почитать некогда.
— Ничего ты не потерял, по-моему, — заметил капитан. — Выдумывают много писатели эти!
— Так и нужно, — сказал майор почти серьезно, только чуть-чуть сузив глаза в улыбке. — Книги для воспитания пишут. Чтобы показать, какой жизнь должна быть, какими люди…
Я и сам так временами думал, но возразил:
— Вот здесь я с вами совершенно не согласен.
— Почему же?
— Потому что настоящий писатель показывает настоящую жизнь.
— Но это же совсем неинтересно. И даже непедагогично. Вот написать, как вы водку пьете, и получится вредная для учеников книга.
Он еще подсмеивался надо мной!
— Можно написать и другое. О вас, скажем, о вашем подвиге! — отбил я мяч.
Конечно, это был запрещенный прием. Есть вещи, которыми не шутят, и он мог просто щелкнуть меня по носу за такой выпад, но не стал этого делать.
— Обо мне неинтересно.
Теперь я спросил почему.
— Не я первый, не я последний…
Ксаночка, молоденькая официантка с брезгливо опушенной нижней губкой, принесла борщ. Капитан разлил водку, и мы выпили еще по одной. Я почувствовал себя увереннее.
— Когда мы с вами встречались в последний раз, вы, по-моему, рассказывали интересно.
Конечно же, он не хотел, чтобы здесь говорили о Виктории:
— Не помню что-то.
— Может быть, я ошибся… Откровенно говоря, мне не хотелось ни ссориться, ни изображать дружелюбие.
Официантка поставила на стол шницель.
— Я вас попрошу, посчитайте сразу, пожалуйста.
Она наморщила низкий лобик и стала выписывать цифры огрызком карандаша.
— Куда вы так спешите? — спросил лейтенант.
Мы перебросились всего парой слов, но я проникся к нему симпатией. Возможно, и он не знает, как ему быть завтра. Не все же уживаются в армии, особенно с такими голубыми глазами. Им явно не хватает стального отлива.
— Так, дела… К урокам готовиться нужно…
Рука у него оказалась твердой: он сжал мою с дружеской неловкостью.
На улице еще больше посвежело, но людей не убавилось. Они никуда не спешили, они были довольны тем, что им некуда сегодня торопиться, а я тоскливо думал, что впереди у меня еще целых полдня, которые нечем занять. Не хотелось ни готовиться к урокам, ни читать. А главное — не хотелось быть одному. Хотелось быть с человеком, который мне нужен и которому нужен я. Но идти мне было некуда. Даже Ступаки, я знал, сегодня заняты домашними делами, как это обычно бывает по воскресеньям в семьях, где работают и муж и жена. Конечно, к ним можно было все-таки зайти, и, наверно, я бы так и сделал, потому что больше мне ничего не оставалось, если бы неожиданно не подумал о Виктории…
Когда она увидела меня на пороге, то удивилась и не стала этого скрывать:
— Вот неожиданность!
— Если неприятная, то я не буду и раздеваться…
— Нет, почему же? Вешалка справа.
— Помню. Я ведь у вас частый гость!
— Но как вы все-таки решились?
Это слово точно выражало мое состояние. После того как я подумал о Виктории, я еще не меньше часа бродил по улицам, не зная, постучусь в ее дверь или нет. Наверно, если б не выпитая водка, решимости у меня так бы и не хватило. Поэтому я сказал честно:
— Выпил водки в ресторане.
— Водки?
По-моему, ей это не понравилось.
— Да, с вашим поклонником.
— Быстро вы подружились.
— Нет, все произошло случайно.
— И все-таки я его отчитаю.
— За что?
— Чтоб он не спаивал малолетних.
— Он меня не спаивал.
— Не сами же вы надумали пить водку!
— Вы считаете меня таким младенцем?
Она села в кресло и поджала под себя ноги.