Ганс выбежал вперед и распахнул дверь. Шавасс увидел, что они находятся в длинном каменном коридоре. Ганс прошел до конца, открыл еще одну дверь и, поднявшись по небольшой лестнице, ввел Шавасса в огромный зал. Шавасс остановился.
Где-то далеко наверху виднелись потолочные резные балки черного дуба. В дальнем конце зала была широкая мраморная лестница, ведущая на галерею. По правую руку, в большом, средневековом камине, прогорали целые бревна.
Штайнер произнес:
— Впечатляет, не правда ли? Когда-то этот замок принадлежал герцогу, но времена меняются. Это было еще до войны.
Шавасс ничего не ответил. Он подошел к двери, которую только что распахнул Ганс. На пороге он несколько замешкался и Штайнер грубо пихнул его в спину.
Комната была комфортабельно обставлена, а на полу лежал пушистый ковер. Доктор Крюгер вместе с каким-то мужчиной сидели возле камина, но как только Ганс втолкнул Шавасса, тут же поднялись.
— Герр Нагель, вот этот человек, — сказал Штайнер.
Нагель был высокий и элегантный, в темном костюме дорогого сукна и безукоризненно белой рубашке. Стального цвета волосы он аккуратно зачесывал назад, а лицо казалось холодным и суровым, как у какого-нибудь министра времен Кальвина.
Он водрузил на нос очки в золотой оправе и внимательно принялся рассматривать Шавасса.
— Должен сказать, что он выглядит не таким уж страшным, как я себе представлял, да и одет непрезентабельно.
— У нас произошла небольшая заварушка, — пришлось объяснить Штайнеру. — Он пытался уйти вплавь.
Крюгер одной рукой потянул себя за бороду, на изможденном лице вспыхнули глаза.
— Герр Шавасс, у вас рана на лице. Позвольте мне подлечить ее. Правда, у меня здесь нет необходимых анестезирующих средств, но, видимо, такой смелый человек, как вы, сможет перенести незначительную боль?
— Вы напомнили мне слизняка, которого я как-то отыскал под плоским камнем, — ответил Шавасс.
Лицо Крюгера вспыхнуло от гнева, но подняв руку, он остановил Штайнера, сделавшего было шаг вперед.
— Нет, не надо. Его время еще настанет. Давайте-ка сюда номер второй.
Штайнер распахнул дверь и сказал несколько слов тому, кто стоял снаружи. Шавасс обернулся и тут же увидел Анну, за спиной которой виднелась непроницаемая рожа Фассбиндера.
— Прости меня, Анна, — сказал он тихо.
Она выдавила улыбку.
— Все в порядке, Пол. Твоей вины здесь нет.
— Надо было головой думать, а не задницей, — вздохнул Шавасс. — Я не должен был втягивать тебя в это.
— А, так это еврейка? — произнес Нагель. — Должен признать, что она очаровательна. Просто очаровательна.
Крюгер рассматривал девушку каким-то странным немигающим взглядом и облизывал губы.
— Вам прекрасно известно мое отношение к этой нации, дорогой мой Курт, — обратился врач к Нагелю. — Но их женщины мне всегда нравились.
Анну передернуло, а Крюгер, подойдя к девушке, положил руку ей на плечо.
— Вам совершенно нечего опасаться, моя радость. Пока вы нормально себя ведете.
Анна отпихнула его, не скрывая брезгливости.
— Убери руки, свинья.
Крюгер пожал плечами.
— Хотите неприятностей — пожалуйста. — Он толкнул ее к Гансу. — Запрешь в комнате по соседству с моей. Никакой воды и пищи. Я с ней разберусь лично… попозже.
У Шавасса перехватило дыхание от отчаяния и ярости, но он понимал тщетность сопротивления и попытался всем своим видом вселить в Анну мужество. Он смотрел на нее прямо и настойчиво, он приказывал взглядом — не сдавайся, держись, ты же смелая! Когда Ганс уводил Анну, она выдала ему бравую улыбку. Он знал, чего стоила ей эта улыбка. Штайнер тут же захлопнул за ними дверь. А Нагель сказал:
— Так вот, Шавасс. Оставим сантименты и займемся делом. Что вам известно о деле Шульца?
— Зачем вам мои показания, когда вы захватили Мюллера? — В свою очередь поинтересовался Пол.
— К сожалению, оказалось, что Мюллер непроходимо туп. Поэтому пока он отказывается отвечать. Мне это представляется несколько загадочным: я удивлен. Я предложил ему крупную, очень крупную сумму денег. Не сработало. Но несмотря на это, теперь мы обладаем большей информацией, чем раньше.
— И что же это за информация? — спросил Шавасс.
— Всему свое время, друг мой, — вкрадчиво проговорил Нагель. — Всему свое время. Сначала я дам вам перекинуться словечком с Мюллером. Может быть, вы сумеете его образумить.
— Не знаю, каким образом мои слова смогут его образумить? Особенно после того, как вы, наверняка, над ним поизмывались.