Шавасс уложил его на подушку и успокаивающе произнес:
— Не волнуйтесь, я ничего им не скажу. Рукопись у нее?
Мюллер подтвердил это чуть заметным кивком головы.
— Я-то думал, что о ее существовании не знает никто. Считалось, что она погибла во время бомбардировки сорок третьего…
— А Каспар Шульц? — спросил Шавасс. — Он где находится?
— Шульц умер три месяца назад в деревушке возле Харцевых гор.
— Во время войны вы служили у него адъютантом, — сказал Шавасс. — Что было дальше?
Мюллер снова облизал запекшиеся губы.
— У Шульца были деньги, он перевел их в Португалию. Там мы жили под вымышленными именами, и я считался его камердинером. Когда его здоровье стало ухудшаться, и он понял, что умирает, то решил вернуться в Германию. Весь последний год своей жизни он писал книгу. Он называл ее завещанием.
В горле у него начало булькать, и Мюллер закрыл глаза. Шавасс поднялся, и тут же в комнату вошел Нагель, куривший сигарету, вставленную в длинный мундштук, выпустил большое облако дыма.
— Что вы можете сообщить, герр Шавасс?
— Ничего, — безразлично произнес Пол.
— Какая жалость. В таком случае…
Он сделал едва заметный жест, и Ганс схватил Пола за руки и заломил их за спину. С невероятной скоростью к ним придвинулся Штайнер, который разминал хрустящие костяшки пальцев.
— Ну, а теперь черед доплаты, — сказал он холодно, и Шавасс полетел на пол, когда кулак полицейского ударил раненую щеку. По всему телу пробежали терзающие волны боли.
Когда Штайнер подошел ближе, Пол поднял обе ноги и изо всей силы пнул его в живот. Штайнер опрокинулся на операционный стол. Секунду он свисал с него, как тряпка, а затем поднялся и со страшной физиономией двинулся на Шавасса.
Тот снова попытался отбиваться, но Ганс перехватил его горло мускулистой ручищей, и Пол сразу же задохнулся. Первый удар Штайнера пришелся в живот, а последующие наносились в разные места — Пол уже ничего не соображал — до тех пор, пока Шавасс не рухнул, как подкошенный.
Штайнер врезал ему по позвоночнику ногой и уже сделал замах для следующего удара, когда его остановил Нагель.
— Хватит, — сказал он резко. — Пока он нам нужен живым.
Не открывая глаз, Шавасс глубоко задышал, борясь с надвигающимся беспамятством. Он прилагал все силы, чтобы не потерять сознания. Сквозь туман он слышал пронзительные вопли Мюллера, когда его стащили с раскладушки и привязывали к операционному столу.
Нагель старался говорить внятно:
— Вы меня слышите, Мюллер? — Раздался омерзительный всхлип, немец выдержал паузу и продолжил: — Мюллер, я был с вами крайне терпелив, но, похоже, время мое заканчивается.
— Начнем, пожалуй? — спросил Штайнер.
Шавасс заставил себя открыть глаза. Штайнер с Гансом оказались раздетыми по пояс и держали в руках резиновые шланги. Нагель наклонился над столом.
— Мюллер, мы знаем о вашей сестре, — сказал он. — Кажется, она живет под именем Кати Хольдт? Рукопись находится у нее? Скажите же мне, где она живет? Мне нужен только манускрипт. Обещаю, что с ней ничего не случится.
И снова из горла Мюллера донеслись ужасные булькающие звуки. Нагель разочарованно выпрямился.
— Приступайте! — крикнул он Штайнеру и Гансу. И отвернулся.
Послышался отвратительный звук, когда резиновый шланг со всей силы хлестнул, обвиваясь вокруг тела несчастного. Мюллер закричал, и крики эти, и удары, казалось, никогда не кончатся. Шавасс закрыл глаза, сжал зубы и постарался абстрагироваться от происходящего. И наконец он провалился в спасительную темноту.
10
Медленно-медленно к Полу стала возвращаться способность видеть, слышать, чувствовать. Но он продолжал лежать с плотно сомкнутыми глазами. Обморок не продолжался слишком долго, потому что давешняя компания все еще находилась в комнате.
Звука ударов не было слышно, зато сердитый голос Нагеля спросил:
— Вы уверены, что с ним все в порядке?
Прежде чем ответить, Крюгер помедлил.
— Если вы хотите знать, жив ли он, то можете не беспокоиться — жив.
— Настоящий осел, — яростно произнес Нагель. — Кто мог знать, что он до такой степени упрям?
— Приниматься снова? — спросил Штайнер.
Нагель в раздражении топнул ногой и рявкнул:
— От мертвого проку никакого: а если вы станете продолжать, то наверняка его прикончите. Пока оставьте его. И вспомните, что у нас есть важная тема для разговора.
— Какие планы на сегодняшний вечер? — поинтересовался Крюгер.
— Именно это я и предлагаю обсудить, — ответил Нагель. — Прием начинается в семь. Ужин — в восемь, а речь Гауптманна — ровно в девять тридцать.