— Ладно, ругайся не ругайся — будем тянуть, — сказал тем временем Рогов, провел ложкой по бортовине алюминиевого «хрусталя», счищая остатки мясной тушенки, снова превращаясь из жестковатого, расчетливого бодрячка в обычно-покорного, заунывного человека. Будто в нем какой пузырь лопнул.
— А это... Это... Пусть нам выплатят по паре окладов за дополнительный лупинг, — медленно, разжевывая в словах каждую буквицу, проговорил Костылев.
Дедусик погрузил его в ласковую мягкость взгляда, обволок незабудковой тканью, нежной, как пух. Перед Костылевым вдруг разорвалась, распахнулась нематериальная завеса, завспыхивали бесчисленными огнями цветы, цветы, цветы, много цветов, тут были и такие, которых Костылев никогда не видел. Среди всей это цветочной несмети стояла Кланька Озолина, одной рукой протягивала Костылеву кружку с холоднющим пузырчатым пивом, другой — кусок копченой осетрины, истекающей вязким золотистым жирком. Костылев сглотнул слюну, потянулся к пиву, но остановился, глядя на собственные пальцы, подрагивающие от усталости, с темными узлами суставов. Он будто старался вспомнить о чем-то важном, но... Силился вспомнить и не мог. А Клавка, ой как похорошевшая, притягивающая своей неземной лаской, старалась прильнуть к нему, заглянуть своими незамутненными глазами-окошками в его глаза. Потянись он еще чуть-чуть, и достанет ее...
— Откуда и как? Шутишь, Иван? — тихим голосом спросил Рогов.
— А чего? — сказал Вдовин. — В каждой шутке есть доля правды.
— Нет, я без шуток, — отозвался Костылев машинально, глядя в прогал, где до муравьиных уже размеров уменьшилась Клавкина фигурка, и пивом перестало пахнуть, и копченой осетриной...
— Закосел, — добродушно покивал головой Вдовин. — Спиртяги шарахнул, а это как деревянным молотком по темени. Так бьет, что не сразу в себя и более здоровые мужики приходят. Не две, а шесть зарплат за один удар молотком по гвоздю требуют. А?
Старенков не отзывался, молчал.
— Вот я и говорю, — с непоколебимым убеждением продолжил Вдовин, оглаживая не прикрытый волосами морщинистый череп. — И бригадир меня поддерживает.
— А на хрена ж, скажите, задарма надрываться? — проговорил Костылев. — Хребтину ломать на хрена? Она и для других целей сгодится.
Опять хлобыстнул ружейный залп, и из-под снежного полога выпросталась черная колченогая сосна, встала на свое место. И земля выровнялась.
— Кончай баланду травить, — с угрюмой недобротой потребовал Старенков. — Споры-дебаты отменяются. Тянем лупинг. Точка! А зарплата, она у нас, как у министров. Посчитайте сами! Оклад да плюс пол-оклада полевых, плюс пол-оклада северных, плюс пол-оклада коэффициента. При заработке двести по пятьсот рублей получаем. Куда больше, а? — выкрикнул бригадир. — Куда? То-то же! Некуда.
Костылев поворочал языком во рту, перебрал весь разговор с начала до конца, и ему сделалось неловко, огненно-рыжий багрянец наполз на его щеки, покрыл лоб, заставил двумя гигантскими рубинами заполыхать уши. Он слабо покрутил головой, чувствуя тяжесть сказанного. Перед ним ездил влево-вправо стол, густо уставленный алюминиевыми мисками, стаканами с прилипшими ко дну комочками сливовых косточек и яблочной кожурой.
— Освобождай помещенье, — потребовал Старенков, — пусть повара балок приберут да за ужин примутся.
Костылев шел к своему балку, морщась от резкого визга снега под унтами, у него болела голова, внутри было гулко, пусто, и визг отдавался во всем его теле тупым жжением.
Его догнал Дедусик, хлопнул рукавицей по плечу:
— Вот сегодня ты уформенным молодцом был...
— Форменным дурачком.
— Отстаивал свои законные права на большой! На все, так сказать, начальством и богом положенные проценты. С перевыполнением.
— Пошел бы ты!..
— Но-но-но! — отскочил от него Дедусик, опасливо зыркнул глазами. Смягчился: — Ладно‑ть. Я не обижаюсь. С кем в запале не случается.
Вторую нитку лупинга конечно же протянули; прошло еще некоторое время, и скоро все забыли о неприятном разговоре.
Хотя у самого Костылева еще долго сохранялся вяжущий, прочно пропитавший все его тело осадок.
— А чего ты стесняешься? — как-то спросил его Вдовин. — Не кукожься. Поговорил в открытую, и ладно. Все мы человеки, всем нам деньги нужны. Хлеб в магазине пока бесплатно не дают? Нет. Другое дело, когда ты рубли в чулок заталкиваешь, копишь их, — за это дело, за длинные, у нас по носам бьют.