Брюхатое дождём небо тяжело нависало над костром. Небольшой огонь стойко сопротивлялся стылому ветру, мечась из стороны в сторону, словно уходя от атак множества врагов. Вокруг скрипели безлистные деревья; ветки глухо стучали по стволам словно заживо погребённые в крышки домовин.
Человек откинул полог спальника и сел. Затряс рыжей лохматой головой. Постылый кошмар не торопился разжимать когти. Перед глазами как настоящие кружились большие чёрные птицы. Они хрипло кричали – приветствовали беду. За спиной трещал большой пожар, и не было сил повернуться назад.
Он снова помотал головой. Проклятые сны не желали отставать даже здесь, на краю мира. Белёсое небо, чёрные птицы и пожар. Каждую ночь. Пожар и чёрные птицы. Мечущиеся тени на фоне смрадного пламени. Посвист стрел, жадный треск огня. Крики и запах палёного мяса. Ему хотелось думать, что он сгорел вместе со всеми. Что это не он, а пламя того пожара идёт за налётчиками. Но огонь не видит снов.
Он достал нож и провёл им по ногтю левого большого пальца. Острое лезвие сняло стружку, мерзкое ощущение загнало сон туда, где ему самое место – поглубже в подсознание. Багровому пламени пока нечего делать снаружи. Его черёд настанет тогда, когда будет вершиться правосудие.
Он свернул лагерь быстро. Сложил палатку, затоптал костёр, снял сигнальную верёвку по периметру. В этих землях можно было ожидать чего угодно. Вирианские пустоши тянутся на много недель пути. Говорят, все, кто пытался составить карты этих холмов, сошли с ума. А ещё говорят, что дикие степные всадники до дрожи боятся того, что спит под холмами.
Когда он нагрузил пожитки на верного осла, небо, наконец, разрешилось от бремени. Злые холодные струи рухнули серым занавесом. Похоже, путникам здесь не очень-то рады. Он усмехнулся. Это взаимно, он и сам не в восторге от того, что попал сюда.
Зяблик всхрапнул и упрямо нагнул голову. Хитрая животина явно не стремилась под дождь. Изменить решение осла заставил долгий вой в глубине леса.
Человек и осёл начали спуск по глинистому склону. Пожухлый вереск доходил до пояса, в сером мареве над головой не было видно ни одной прорехи.
Через пару дней полоска леса окончательно скрылась за холмами. Дождь то прекращался, то начинался вновь, ветер гонял волны ковыля то в одну, то в другую сторону.
Припасы кончились ещё в лесу. Ни одного родника найти не удалось, спасал только дождь. С едой было хуже. Хитрые суслики упрямо не желали попадаться в силки, да и тех надо было ещё поискать. Больше тут не было никого. Только однажды на дальнем холме выстроились цепочкой силуэты диких лошадей, но, кажется, это был просто мираж.
От горьких корней степных трав, которыми аппетитно хрустел Зяблик, человека выворачивало наизнанку; ноги заплетались, перед глазами плыли цветные пятна; сознание мутилось, а он шёл и шёл. Не всегда разбирая, где явь, а багровый кошмар, он брёл туда, куда гнала его жгучая искра возмездия.
Ещё через три дня путник понял, что его время на исходе.
Дождь усилился, и стоило подумать о том, чтобы встать на днёвку. Под ногами чавкало, холодный ветер гнал волны по серой степной траве. На склоне одного из холмов обнаружилось что-то вроде пещеры. Скорее – просто небольшая вымоина, но в ней было не так сыро, и задувало поменьше. Из длинной узкой щели в дальней стене вытекал ручеёк. Путник принялся снимать поклажу с осла.
Разгрузив Зяблика, человек достал нож. Осёл стоял неподвижно и молча смотрел на человека, с которым прошёл весь этот путь.
– Прости, – сказал человек. – Я не хочу этого делать. Но если я умру от голода, Лианна останется неотмщённой, понимаешь? Все они, все наши будут блуждать до конца дней. Проклятые, на холодном ветру. Боги не увидят их, не приведут в свои чертоги. Я не могу этого допустить, понимаешь?
Нож снял длинную стружку с левого безымянного, но облегчения это не принесло. Зяблик запрядал ушами и опустил голову. Путник подошёл к ослу и обнял его за шею.
– Прости, – повторил он. – Я отомщу и за тебя тоже. Клянусь. Они где-то рядом, я скоро найду их, и тогда они ответят за всё. И за тебя тоже. Прости, Зяблик…
Он судорожно сглотнул и примерился. Удар должен быть один. Нечестно будет заставлять верного спутника страдать.