И вот однажды Катриона спросила Робби, нельзя ли ей как-нибудь зайти посмотреть, как он работает в Святой Хильде. Он ответил, что ему надо обсудить это со своим боссом, хотя на самом-то деле помешала ему сразу же взять ее с собой его обычная застенчивость. Товарищи говорили, что в момент особой сосредоточенности лицо его приобретает выражение какого-то тупого упрямства, и он не был уверен, что ему хочется, чтобы она это увидела. И потом, он будет весь перепачкан цементом, клеем и еще бог знает чем, а ведь, отправляясь к ней, он всегда приводил себя в порядок, прихорашивался.
Таким образом, отсрочив несколько визит Катрионы, он вернулся в Святую Хильду, чтобы продолжить свой каторжный труд. Макнейр не мог надивиться на своего подмастерье: к концу года тот уже творил настоящие чудеса. Только вот покрывало, честно говоря, никуда не годилось.
Однажды, восемь месяцев спустя после начала реставрации, доктор Проссер заехал в церковь и, конечно же, остановился взглянуть на обновленную Деву.
— Глаза у нее должны быть закрыты, — сказал доктор.
— Закрыты?
— Закрыты!
— Да? Неужели она их никогда не открывает?
— И к тому же она выглядит так, будто ей на голову блин упал.
— Не беспокойтесь, это мы легко исправим, — засуетился Робби, доставая киянку из петли на ремне. — Это временное.
Осторожно, но сильно он ударил киянкой по головному убору статуи, и тот разлетелся на кусочки.
К зиме основные конструкции Святой Хильды были восстановлены, а кровля надежно защищала здание от дождя и града, идущих дни и ночи напролет. Голый пол стал ровным и прочным, проходы между отремонтированными скамьями — симметричными. В окна временно вставили обычное стекло и загородили проволочной сеткой. В целом церковь выглядела впечатляюще, но было в ней как-то пусто и холодно. Завершив рабочий день, Робби и Макнейр пили кофе и обсуждали дальнейшие перспективы Святой Хильды.
— Знаете, — размышлял Робби вслух, — я вот смотрел на эти старые итальянские церкви. Парни вроде Микеланджело там классные штуки делали. Красивые огромные картины на потолке и все такое.
— Ну да, — отвечал Макнейр, — только Микеланджело несколько лет как умер.
— Вот я и подумал, может, где-нибудь тут живут художники, которым захочется попытать счастья и расписать эти потолки, — продолжал Робби. — Создадим рабочие места.
— Я подниму этот вопрос перед доктором Проссером, когда он в следующий раз заедет.
Робби подумал, что Макнейр над ним насмехается, но несколько недель спустя выяснилось, что Макнейр действительно обсуждал этот вопрос с чиновником. Ответ был следующим: в 1999 году, когда закончатся основные реставрационные работы, департамент рассмотрит возможность заказать «художественное оформление» церкви.
— Так это же будет уже в следующем веке, — возразил Робби.
— Проект тысячелетия, — ухмыльнулся Макнейр. — Может, посчастливится разжиться деньгами от лотереи.
Ноябрь подходил к концу, когда Робби наконец собрался с духом и пригласил Катриону. Макнейра в церкви в этот день, конечно, не было.
Катриона стояла в трансепте, волшебно подсвеченная одной из сильных переносных вольфрамовых ламп. Она прошла по всем проходам, робко осмотрела алтарь, и все время возвращалась на это место и замирала, глядя вверх на потолок.
— Что это такое? — тихо спросила она Робби, но не показала рукой, будто забыв, что у нее есть руки. Робби последовал за ее взглядом вверх в воздух и тоже уставился в потолок.
— Ты имеешь в виду вот эти углубления в потолке с орнаментальными панелями? Они называются кессоны.
— Какая красота, — проговорила Катриона.
— Это, наверное, единственный хорошо сохранившийся декоративный элемент, — вздохнул Робби. — Все остальное надо либо реставрировать, либо заменять.
— Но ты же сделаешь это, правда, Робби? — спросила она.
— Конечно. — Он улыбнулся немного нервно, потому что она произнесла это так, словно просила его дать в некотором роде торжественную клятву.
Возможно, заметив его растерянность, она указала на сводчатые арки, сходящиеся над трансептом, и спросила, как называются изгибы под ними.