Кто знает, когда Испанец за мной приедет. Уже поздно. Наверное, за полдень перевалило. Может быть, он не сегодня приедет, а завтра рано утром. А может, генерал или Доктор решили как-нибудь по-другому. Или за мной приедут попозже, отвезут в какой-нибудь дом, где соберутся наши, — ждать рассвета, чтобы начать действовать. Хорошо бы почитать что-нибудь или с кем-нибудь поговорить. Сейчас я согласился бы читать любую из тех тяжеловесных старых книг, что стоят в библиотеке Доктора. Хоть «Собрание законов об ипотеке» или все три тома «Вексель».
Не следовало соглашаться ехать сюда, сидеть здесь одному, на отшибе. Надо было остаться в городе, связаться с кем-либо из своих, выяснить, что случилось. Я сказал Испанцу, когда он меня вез: «Не понимаю, зачем мне оставаться одному». Объяснения его были кратки и туманны. Начал он, как обычно, с назидания: «Где командует капитан, там не командует матрос». А потом стал толковать, что так, дескать, лучше, пусть люди до последней минуты будут рассредоточены, чтобы не вызывать подозрений. «Шпионов-то хватает». Коли так, значит, все распределены по разным местам. И ждут, как и я, минуты, когда их наконец позовут. Я сказал Испанцу напрямик, что не согласен, по-моему, это ничего не даст, да и опасно. К тому же быстро собрать всех в одно место будет не так просто. Пусть Испанец отвезет меня к генералу, я хочу сам сказать ему, что думаю. «Нельзя. Генерал скрывается. Я тоже не знаю, где он». Тогда можно поехать к Доктору. Испанец поглядел на меня с недоумением и даже с негодованием. Он всячески демонстрировал свое презрение к человеку, который в состоянии вообразить, будто какой-то там Доктор может вмешиваться в распоряжения генерала. «И как только на ум приходит такая чепуха. — И, как бы желая меня успокоить, прибавил: — Не сомневайся, я сам за тобой приеду».
Для Испанца все просто. Генерал приказал, и точка. Он как увидит генерала, так даже весь расплывается от радости. Говорит о нем как-то особенно, со значением и не всегда понятно. Даже называть генерала по имени кажется ему богохульством. И потому, едва заходит о нем речь, Испанец говорит «генерал», «шеф» или «он». «Он приказал передать вам». «Шеф недоволен». «Сейчас не могу, иду к генералу». И вот генерал велел ему отвезти меня сюда. Наверное, просто сказал: «Отвези его к Лоинасу», Испанец и отвез. А сейчас, или сегодня вечером, или завтра генерал скажет: «Отправляйся за ним», Испанец приедет и отвезет меня в город. А когда все мы явимся к генералу, будет неотлучно стоять за его спиной. Молчаливый, настороженный, ко всему готовый. Он выполнит любой приказ, стоит генералу только кивнуть. Будет стеречь того, кого мы похитим. Убьет его, если прикажут. Ни разу, кажется, не спросил Испанец, а вдруг провалится наш замысел, ни разу не спросил, что будет потом. Он сделает все, что прикажут. Будет хватать людей, вязать им руки, поведет в тюрьму, расстреляет. Иногда я с каким-то болезненным любопытством спрашиваю его: «Сколько убитых у тебя на счету?» Мне говорили, что много. Некоторые уверяют, что больше пяти. Пять человек убил Испанец своими руками. Но в ответ он только хитро улыбается и говорит уклончиво: «Сколько надо. Лишнего ни одного».
А между тем вид у Испанца самый мирный и добродушный. Лицо серьезное, даже честное. Он услужлив, заботливый муж и отец. «Генерал мне стипендию выхлопотал для мальчишки». У него четверо сыновей. Почти столько же, сколько убитых его рукою, если верить рассказам. И он совсем не жадный. Постоянно дарит кому-нибудь то жевательный табак, то банку козьего молока. Сейчас он, конечно, около генерала и приедет сюда, лишь когда ему прикажут.
Может, сию минуту приедет, может, ближе к вечеру или когда совсем стемнеет. А то и завтра. Очень уж долго ждать. Завтра в это время все уже будет кончено. Здесь, в этих местах, наступит день, такой же спокойный, сухой и солнечный, как сегодняшний, но все будет уже позади. Похищение президента, переворот, люди станут читать манифесты и декреты, сочиненные Доктором, А я? Где буду я? Если все сойдет благополучно, стану вместе с Доктором работать, создавать новый аппарат власти. Конечно, уже не в кабинете Доктора. В каком-нибудь государственном учреждении, где полно народу, каждый громко зовет кого-то, что-то объявляют, толпятся репортеры и без конца звонит телефон.
Но сначала надо увезти президента. Это — первый шаг. Мы увидим вблизи его изумленное лицо. Он стоит, окруженный незнакомыми вооруженными людьми. Меня он вовсе не знает. Никогда не видел. Будет смотреть недоуменно на наши лица, на револьверы, приставленные к его груди. Говорить с ним будет генерал. Сопротивляться президент не сможет. Ему придется сдаться. Завтра в это время все, наверное, будет кончено. Если мы не встретим сопротивления. Если же встретим, начнется стрельба, кого-то убьют, стянут подкрепления, и нам придется удирать. И снова скрываться, спасаться от преследований. А сейчас остается только одно — ждать. Ждать, пока пройдет время и явится Испанец. Сегодня к вечеру или, может быть, ночью. Во всяком случае, еще не скоро. Может, придется ждать целый день. Здесь, одному, с Лоинасом. А если заговор раскрыт? Могли ведь схватить кого-либо из участников. И теперь ищут руководителей. Если так, некому за мной приехать, некому и известить меня. Испанец не может. Он скрывается вместе с генералом или схвачен вместе с генералом. Может, он как раз сию минуту говорит: «Кто бы мог подумать, что дело провалится?»