Они тотчас же напрыгали на капот, зашипели, заплевали в лицо. Сейчас, пробормотал я, сейчас, сейчас... Я давно сделал кабину сообщающейся с кузовом. Пролез в квадратную дверцу, включил лампочку. Сразу стало видно, как они дерут брезентовую крышу и стенки. Рубашка промокла, липла к спине, с лица капало. Сейчас, сейчас... где ж она... сейчас... а, вот. Я откинул стопор и саму крышку, наклонил канистру над задним бортом, где сходились зашнурованные створки полотнища. Бензин забулькал. Я не думал, что произойдет, если из глушителя вылетит искра. Выбросил еще не опорожненную канистру на землю, проковылял обратно за руль.
-- Сейчас, Риф...
Она выглядела неважно. Ухо висело клочьями, на морде кровь, поджимает лапу.
-- Мы им, Риф...
Коробка хряснула, колеса провернулись, как по мокрому. Коты посыпались от стекла. Тряхнуло. Я выхватил из "бардачка" патрон ракетницы, тормознул, высунулся и, прицелившись, рванул шнурочек.
Пламя взрывом взметнулось выше кузова, сразу лопнула канистра с остатками бензина, и только тогда я смог разглядеть, сколько же их. Они были повсюду, тут и там мелькали на фоне огня их черные силуэты. Нас с Риф спасло только то, что они не напали все разом.
Меня так трясло, что я еле сумел запустить двигатель. Почему-то теперь горела только правая фара. Мы не успели как следует разогнаться, под колесами затрещало, мелькнули какие-то цветущие деревья, стена, и мы врезались. Риф, визжа, стукнулась в стекло, меня бросило на баранку. Кажется, я потерял сознание, потому что больше ничего не помню.
Едва я попробовал пошевелиться, как в тело воткнулось десятка три иголок и ножей. Тогда я открыл глаза. Различил в полумраке свои колени, резиновый коврик на полу, педали. Одно веко залипало, в нем тоже сидела игла.
Кое-как, ломая корку на спине, шипя и ругаясь, я распрямился. Руки сплошь покрывали черные и бурые полосы. Уже был рассвет, Риф рядом крупно вздрагивала, лежа головой на лапах. Когда я ее окликнул, подняла страдальческие глаза. Мы стояли в гуще яблоневых веток, зарывшись радиатором в окно с пожелтевшей занавесочкой. Пока давал задний ход и выворачивал из палисадника, игл и ножей добавилось, но я, кажется, уже начал потихоньку привыкать.
Медленно, как лунатик, сполз я с сиденья, заковылял к месту побоища. Котов больше не было видно, живых, я имею в виду. Зато мертвых валялось предостаточно. От них тянулись длинные тени по выгоревшей земле. Дымился забор у ближайшего дома.
Судя по тому, как быстро я привык к иглам, с каждым движением втыкающимся в спину и руки, раны мои не были слишком тяжелыми. Я перешагивал через трупики, жалкие и нестрашные сейчас, и думал о своем ожесточении, когда выливал бензин и поджигал его ракетницей. Бессмысленное убийство -мне-то они уже не угрожали. Отомстить за свой страх и боль. И -- мне особенно неприятно это сознавать -- в те секунды я со злобой вспоминал о десятке-другом кошек, что выпустил из запертых квартир. Вот-вот, этим и оборачивается наша искреннейшая самоотверженность. Рано или поздно.
Мне сделалось до того противно, что я остановился и некоторое время постоял зажмурившись. Ты хотел освобожденной природы? Природы, отринувшей человека? Получай. Она, оказывается, имеет зубы в когти, ты об этом подумал?
Риф в кабине, когда я к ней вернулся, вылизывала лапу и поскуливала. Доставая бутыль с йодом, я подумал, что хорошо бы дать ей полизать мою спину. Еще раз огляделся на всякий случай. Нет, решительно никакого движения вокруг. Лишь в небе парит кто-то широкий, большой, с прямыми крыльями -какой-нибудь стервятник, почуял уже. Рубашку я снимал в несколько приемов, отмачивал, охал и ахал и сразу прижигался йодом. Риф я помазал ухо.
Чтобы окончательно загнать вглубь неприятные мысли, я, возясь с машиной, попробовал догадаться, какая причина могла собрать здесь столько кошек. И чем я им помешал. То есть даже не столько чем помешал, это-то ясно -- вломился в самую гущу, сколько чем вызвал ненависть столь небывалой силы. Когда-то я слыхал о случае с замерзавшим человеком, которого отогрели бродячие кошки. Они ложились на него и рядом и грели. Возможно, но верилось что-то с трудом.
Я захлопнул капот.
Для брачных игр поздно. Миграция, наподобие как у леммингов? Но тогда почему одни самцы? Нет, положительно, черт его знает, какие у них там могли пробудиться инстинкты.
Солнце взбиралось выше, палило дорогу. Появились миражи на бетоне. Это интересная штука -- выезжая на очередной горб шоссе, я отчетливо видел метрах в пятидесяти перед собой как бы лужи, большие и черные. Стоило приблизиться чуть-чуть, и они пропадали, а впереди появлялись новые. Сперва меня это здорово отвлекало, потом я научился не обращать внимания. Начинались предместья какого-то города. Я прочитал монументальные буквы названия, тут же забыл. Я вообще не старался запоминать названия разных мест. Всегда, и раньше тоже. Какое это имеет значение по сравнению с тем, счастливы ли живущие здесь? Но теперь спрашивать было не у кого.
Притормозил у городского пруда в каменной облицовке. Вода была прозрачной и на вид чистой. В одном месте камень обвалился, подмытый весенним ручьем. Риф тоже вышла -- полакать воды. Она все еще выглядела неважно. Было очень много крыс, они то и дело шмыгали от бордюров. Одну я раздавил. Крысы и кошки. Война за территорию. Победитель размножится, а затем, ослабленный нехваткой пищи, сам будет побежден кем-то третьим, новым и более активным, и все это очень естественно, и идет мимо меня, и так и пройдет мимо меня, лишь слегка оцарапав мне кожу...
...естественно -- ползут, сжирая вырождающиеся от самосева хлеба, армады жиреющей, растящей крылышки саранчи; естественно -- выплеснутся из болот, из знойных устьев рек холерные палочки, и возродятся -- обязательно возродятся! -- чумные и прочие, ныне покойные штаммы, то окутывая мир, то отступая удовлетворенно; естественно -- крысы загрызают кошек, а кошки душат крыс, а взрывом, неведомо от чего расплодившиеся тараканы переливаются живыми лентами из подвала в подвал длинно трескающихся черных зданий; естественно -- высвобожденный всеобщий жор, который, принимая все менее чудовищные формы, найдет наконец, словно маятник, свою нижнюю точку и вновь будет выбит из нее какой-нибудь, скажем, сверхновой или кометой, или с чем еще там сравнить краткий миг царствования вида, в самом лучшем случае продлившийся бы несколько галактических минут..,