Я приостановился было, но решил, что сперва все-таки следует окончательно выяснить положение. Следует быть здравым. А пока бросить эту сумку, ну что мне в ней? Я вытащил и прицепил к поясу кортик, а сумку оставил посреди мостовой. Она будет очень понятным знаком кому-нибудь. Если он остался, этот кто-нибудь. В глубине души я, оказывается, еще очень верил в это. Ни о чем не буду больше думать, а пойду в центр. Добираться мне часа три, вот, значит, к вечеру и обернусь. А там посмотрим.
Миновав кинотеатр, я вышел на проспект с недействующими светофорами. Два голенастых крана застыли средь полувозведенных корпусов, которым уже никогда не быть достроенными. Неужели никогда? Солнце припекало не по-осеннему, я взмок от быстрой ходьбы. Стащил пиджак, повесил его на ограждение. Плохо, что часов нет, и теперь не будет, наверное. Если городская сеть не работает, то все электрочасы остановились. Придется ставить наобум, а это уже не то.
Зачарованный мир. Ты об этом так мечтал, правда?
Вчера, восьмого октября сего года, вечером я четыре минуты подряд, с 17.18. до 17.22., страстно желал, чтобы род людской в единый миг исчез с лица земли.
В тысячу восемьдесят седьмой раз я прослушал звонок, возвещающий об окончании рабочего дня в конторе, где я служил. Собрал свои карандаши и разложил их по секциям в пенале -- буква к букве, цифра к цифре. Сказал "до свидания" тому сослуживцу, которому всегда говорю "до свидания", и сказал "привет" тому, которому всегда говорю "привет", и сказал "чао" -- своей нынешней, и: "Всего доброго, Н. Н." -- шефу (у меня недавно сменился шеф, прежнему я говорил: "Всего доброго, М. М."). Затем я закрыл глаза и, ярко, образно, всем существом своим возжаждав, представил, как я проснусь завтра, а никого, никого, никого из них нет, и вообще никого нет...
Потом я отнял руки от лица и пошел домой, и по пути заходил в магазин за продуктами и купил то, что было в магазине, и заходил в другой магазин за сорочкой и купил ту, что была в магазине, и смотрел то, что показывали по телевизору, и звонила та, которой я сказал "чао", и я отказался, и лег, и уже в темноте поправил на полу тапочки, чтобы сразу попасть в них ногами утром, и, три часа пролежав в одной позе, наконец заснул.
И настало утро.
2
Повертев в руках кортик, я подумал, что безлюдье безлюдьем, а не мешает обзавестись чем-нибудь посерьезнее. Не мешает. Хотя в общем оружия не люблю. Не нахожу как-то в себе никаких симпатий ни к сверкающим клинкам, ни к затейливости инкрустаций на прикладах. Ни тем более к танкам каким-нибудь. И ядерных бомб не люблю, хоть и не видел их никогда. Однако чем дальше, тем больше охватывало меня желание быть более защищенным в этой дикой ситуации. Хотя бы раздобыть пистолет.
Поразмыслив таким образом, я направился к зданию районной военно-спортивной школы, благо оно находилось неподалеку. Железные ворота были заперты, но я толкнул калитку, и она подалась. Двор, занятый несколькими машинами, подальше -- микроавтобус. В клетках исходили хрипом две или три овчарки. Покамест я решил повременить с их освобождением. В рухляди между забором и глухой задней стеной я откопал лом и, войдя, принялся вскрывать все двери подряд,
Ни в комнатах, ни в столах я оружия не нашел, а сейфы были мне не по зубам. Я долго ломал дверь, обитую железом, но за ней оказалась решетка, которая тоже была мне не по зубам. Через час, грязный, злой, я вернулся на пост у входа, расколотил в сердцах стекло в двери, выдернул незапертый ящик стола, и на пол под ноги мне вывалилась тяжелая кобура с застегнутым хомутиком и запасной обоймой в кармашке. Вдоволь насмеявшись над собой, я проверил пистолет. Выдернул и вставил обойму, выбросил затвором все патроны, пощелкал курком, набил обойму вновь, вдвинул в рукоятку, поставил на предохранитель. Лихо у меня это получилось, хотя последний раз держал оружие... да, пять лет назад. В одной из комнат я нашел ремень с портупеей, перепоясался поверх свитера. Здесь же стоял графин с несвежей водой, она отдавала жеваной бумагой, но я слишком хотел пить. Остатками воды умыл лицо и руки.
Нужно было еще придумать, что делать с собаками. Я разломал замки (псы кидались, как бешеные), но двери заклинил щепочками и дал деру к калитке, едва успев прихватить ее тонкой проволокой. Вовремя: собаки уже были тут как тут. Привет, голубчики, дальше сами выбирайтесь, вы, надо думать, учены.
Я шагал по проспекту и все ждал, когда же посетит меня чувство уверенности и силы от обладания килограммом железа в виде смертоубийственной машинки. Искал и никак не мог найти я никакого логического объяснения происходящему. Как могло оказаться, что город пуст? Я поправил себя: район, ведь я видел пока только его, и то частью. Но все равно. И неработающий водопровод, и молчащие телефоны, и отключенное электричество? Это же факт. И факт, что люди не могли уйти так неслышно, не успели бы, да и пистолет в столе. Пистолетов не забывают.
Встретились три аварии. Перевернутый грузовик занимал половину полосы, кабиной лежа на газоне; вмявшееся в столб такси; жучок-малолитражка, беспомощно упертый в придорожное дерево, с тускло светящимися фарами и работающим мотором. Создавалось впечатление, что это произошло глубокой ночью, когда жизнь в основном замирает и движение ограничивается. Машины продолжали ехать, покуда не встречали препятствия -- смертельного или не-смертелыюго для них. Случись то же днем, и трудно вообразить кашу, которая была бы на улицах. Но, подумал я, существует масса мест, где жизнь ночью вовсе не замирает, и, следовательно, там сейчас как раз каша, ну да все равно. И все, подумал я, все -- все равно!
И тогда принес мне осенний ветер вкус свободы -- того одиночества и свободы, о каких только мечтать может умученный городом человек. Я глубоко-глубоко втянул в себя осенний хрусткий воздух, забрался на водительское место в пыхтящем жучке. Вообще это была удачная мысль -- с машиной. Я осторожно стронул жучка с места, недоверчиво прислушиваясь к его пыхтению, но все, кажется, было в порядке, если не считать легонько горбящегося железа правой скулы. Фара -- и то была цела.
Не видя смысла гнать, я ехал не спеша и глядел по сторонам. Пустота и тишина были вокруг и во мне, и самый звук движения распадался на составляющие. Отдельно я слышал стук -- изрядный -- клапанов и вращение вала, посвист ветра и шуршание шин на дорожном покрытии. Остался позади жилой массив, я проезжал промышленную зону. Масштабы здесь были иные, меж однотипных заборов оставалось немало голой земли, и трава на ней уже пожелтела и высохла. Земля выглядела совершенно обыкновенно, с мусором, слякотью, просверками битого стекла, словно ничего не изменилось, и снова я начал подпадать под эту картинку "просто раннего-раннего утра", но вид заводских корпусов вернул меня к действительности. Они молчали.