— У кого же, конечно, у тебя. А у меня всегда тепло.
У меня мама любит, когда в комнате тепло и никогда не выключает отопления… Укрой меня. Я не хочу кофе. И задерни шторы, не могу видеть, как хлещет этот проклятый дождь.
— Ольда, ты такая капризная. Такая…
— Какая? Я не нравлюсь тебе? А только что целовал, говорил, что любишь.
— Ольда…
— Я боюсь…
— Чего ты боишься?
— Я не знаю. Родить, пожалуй… Может, сдадим образцы клеток, ну генотипы… И пускай на комбинате…
— Тебе не хочется самой?..
— Тебе это все равно… А мне — страшно.
— Ольда, я люблю тебя.
— Арлен… А ты слыхал, о чем говорят всюду, что… твой бульер…
— Слышал. Это лишь предположения…
— Я сама чувствую — все правда. Когда не было еще твоей «Юлиоры», все было хорошо. Ты меня слышишь, Арлен?
— Что?
— О чем ты думаешь?
— Так просто… Не хочу думать про дождь.
— Твой отец уже ушел?
— Не знаю, не слышал. Пожалуй, ушел. Он всегда очень рано уходит в клинику. А сейчас там у них какой-то писатель. О клинике и об отце пишет…
— Писатель? А как его зовут?
— Не помню точно. Кажется, Алекс Рилл…
Ольда внезапно рассмеялась звонко и неудержимо:
— Говоришь, Алекс Рилл?
— Кажется.
— Это же мой отец.
— Правда? А мать у тебя кто?
— Мама у меня химик. А твоя?
— Моя была певицей… Марта Урбан…
— Прекрасный голос. У отца есть три диска записи. Она погибла?
— Да… Мне тогда всего семь лет было…
«Дорогой Дасий!
Можешь удивляться, но я боюсь выходить из гостиничного номера. И боюсь не за себя. Странное состояние у меня сейчас. Всего несколько часов назад, когда мы разговаривали у тебя в бульерной, я вроде бы, не замечал ничего особенного, хотя какое-то подсознательное раздражение, видимо, копилось. Сегодня четвертый день моего пребывания в Белоозере… Вроде бы продолжаю все воспринимать и рассуждать так, как и раньше, но… тело мое равнодушно к любым проявлениям разума, оно словно само по себе, пытается что-то делать, куда-то стремится и… Прими, Дасий, эту мою «исповедь», как сеанс лечебного самоанализа. Мое тело переполнено непонятным желанием разрушать, разрушать все подряд — словом, мыслью, руками, всем своим существом… Я боюсь выходить из номера. Тело не подвластно мне. Но пока удается лежать на диване и лишь представлять (эти видения возникают невольно), как я бью, чуть ли не убиваю себе подобных за их тщедушность, серость, как разбиваю свою «Юлиору»…
Странное состояние, Дасий. Только теперь я понимаю всю серьезность твоих предположений. За окном сеет и сеет дождь. Все такое серое, безликое, однообразное, навевающее безразличие… Мне стыдно, Дасий, что это я — создатель этой слякоти, создатель пресыщенного безумия. Я подарил белоозерцам море энергии, возможность осуществить любую прихоть… И этим самым отобрал у них СОЛНЦЕ; и что ужасней всего — мог отобрать его и у всей планеты. Я — создатель, творец пресыщенного безумия, Дасий. Сознаюсь. Если я приду к тебе в бульерную, не пускай меня… Я ее уничтожу, свою «Юлиору»… Необходимо максимально ускорить работу комиссии. Хотя мне и без выводов комиссии все ясно. «Юлиору» нужно остановить. Но нужна и официальная санкция. Заранее надо проинформировать все население, чтобы избежать возможных недоразумений, связанных, на первых порах, с энергетическим кризисом… Я знаю, что приду, приду непременно! Я уничтожу ее! Не пускай меня, Дасий!»
Писатель Алекс Рилл вернулся домой из клиники, где уже второй месяц собирал и готовил материал для нового романа.
Стоял у окна и смотрел сквозь морось на соседний дом, казавшийся размытым рисунком, поцарапанным, многократно демонстрировавшимся фильмом. Тихо. Сыро… Двадцать седьмой этаж. На улице смеркается. А где-то за необозримой дождевой толщей, позади туч солнце садится за горизонт.
Рилл достал из кармана диктофон, включил одну из бесед с профессором Григорием Завирой:
«Как я заметил, вы большую часть своего времени проводите в клинике, профессор».
«Вполне возможно. Я не подсчитывал. Но, безусловно, именно в клинике я нахожу истинное счастье».
«Скажите, сегодняшняя операция отличалась чем-то от других, проводимых ранее, или все было привычно и заранее предусмотрено?»
«А ваш будущий роман будет чем-то отличаться от предыдущих?»
«Согласен. Мой вопрос нескладен. Но вы меня поняли?»
«Пойдемте лучше выпьем боро, Алекс. И там продолжим. Я немного устал…»