Ноги у Хоня болели: стер он их не до крови — до костей. Руки у Хоня ныли — они устали отмахивать десятки верст, сотни локтей, тысячи миль. Спину у Хоня ломило — как кирпичами наполнилась котомка, как тяжелыми булыжниками колотила она его, словно говоря — вернись. Зубы истерлись — когда нечего было есть, Хонь грыз ими камни. И лишь глаза, голубые и чистые, как горные озера, яростно смотрели вперед.
Спустился перед Хонем Ангел. Ангелу было пять тысяч лет, а Хоню — 23. Меч в руках ангела пылал синим огнем, гнев в сердце ангела выжигал землю, красота ангела заставляла птиц падать оземь — и разбиваться. Страшен был Ангел, но Хонь был страшнее.
— Остановись, — молвил Ангел. — Замри, непослушный Хонь. Замри, а потом повернись — и беги без оглядки! Зачем ты пришел сюда, нарушая запреты. Зачем прошел ты, стирая ноги не до крови — до кости? Зачем бил воду из болотных луж и спал в дремучих лесах, зарывшись лицом в мох? Уйди — и ты будешь прощен.
— Мне не нужно прощения, — сказал страшный Хонь. И ударил Ангела по лицу. Песком осыпался Ангел на землю, а Хонь постарел на 50 лет.
Дальше пошел Хонь. Медведь, старый бурый медведь, который ели рыбу, драл зверя, грыз охотников, старый медведь, могучий, как скала, встал на пути Хоня — и Хонь разорвал его на части. Умывшись в крови зверя, заев голод его мясом, запив жажду кровью, укрывшись от холода его шкурой, Хонь пошел дальше. Времени у Хоня оставалось мало, а путь — он ни близок ни короток, ни далек ни долог, и Хонь мерял аршины и версты, считал облака да упрямо продирался сквозь ветви.
Дьявол ждал Хоня у развилки дорог. Не было у Дьявол ни рогов ни копыт, ни хвоста ни трезубца. Ничего не было у Дьявола, лишь пламень ада в глазах, но и этого хватило бы каждому. Страшен был Дьявол, но еще страшнее был Хонь.
— Остановись, замри! — тихо пророкотал холодом ночи Дьявол. — Остановись, Хонь, нарушивший все законы. Развернись — и не сделаю я тебе ничего. Отступись — и сможешь жить дальше. Хочешь монет золотых, женщин, славы земной. Я ничего с тебя не возьму, даже душу. Только стой, и не иди дальше. Ангел лишил тебя времени, я лишу тебя ног. Остановись, Хонь, остановись!
— Мне не нужны ноги, я сам — одна большая нога, — бросил в лицо Дьяволу страшный Хонь. И ударил его по лицу. Золотой рекой расплескался по ночи Дьявол, ярким светом ударил по холоду мироздания. А Хонь упал на землю — спалило, выжгло ему ноги адским огнем, застилающей глаза болью задрожали нервы по телу. Долго кричал он, еще более черный и страшный, чем всегда и завтра, мертвый от копоти, жаркий от воплей. А потом Хонь пополз, и на выгоревшем лице его, грязном, пыльном, яростно горели голубые, словно сапфиры, глаза.
День полз Хонь, ночь. Пальцы его сточились, а губы устали изрыгать ругательства. Но не останавливался он, ни глоток воды сделать, ни кусок хлеба откусить. Страшный и темный, полз кровавый Хонь, в шкуре медведя, содранной с живого зверя, и ничто не могло его остановить.
— Остановись, Хонь! — приказала ему маленькая девочка в белом кружевном платье, легком, как перо забытого уже Ангела. Страшен был Хонь, но девочка был страшнее.
— Остановись, старый, безногий, кровавый и страшный Хонь, — свинцовым словом обрушила небо девочка. — Остановись, ибо дальше тебе ходу нет! Остановись, ибо плата твоя будет страшна, страшнее чем ты, Хонь, и страшнее, чем Я. Остановись, пока не поздно, и вернись! Вернись, ужасный, злой, невозможный и прекрасный Хонь! Сделай шаг назад!
— Я умею ходить только вперед, — устало прошептал Хонь. — Только вперед, и никак иначе!
— Тогда глаза твои, синие, восхитительные, небесные глаза я забираю себе Хонь! Иди, если увидишь куда! — прокричала девочка. И вырвала Хоню очи. Страшно закричал Хонь, и забылся.
Очнулся Хонь, когда на лицо ему упала тяжелая капля дождя. Соленым был дождь, как море, как слезы. Плакал мир, рыдал, орошал влагой землю, и тихо дрожали на деревьях иголки и листья. Хонь, жалкий и мокрый, лежал в грязи, и ловил ртом воду, вечную благодать. А потом Хонь пополз, на ощупь, на запах, на чувство.
Цветок был один. На весь мир. Не было в нем ни особенной красоты, ни ярких красок. Густой медовый запах не исходил от него, и не жужжали над цветком пчелы. Он был вечен, но Хонь думал иначе.
Вкруг цветка стальными колоннами возвышались Ангел, Дьявол и Смерть. Каждый из них думал о чем-то своем, и лишь Смерть подбрасывала в правой руке два синих сапфира: это были глаза Хоня. Каждый из стоявших что-то забрал у этого странного, страшного человека, неумолимо ползущего к ним, но ни один из них не смог остановить Хоня.
— Почему ты не забрала у него жизнь? — спросил у Смерти Ангел. — Ведь могла же, могла!