Сами они увидели его ещё издалека. Мужчина в рваной одежде стоял снаружи своего жилища и размахивал молотком, пытаясь что-то наладить в его ненадёжной конструкции. Бездомный, не переставая, бормотал себе под нос, но разобрать слова не получалось. Детектив снова отправил Моралеса в обход, а сам подкрался к подозреваемому сзади, и направил на него пистолет.
– Стоять! Полиция! Держите руки так, чтобы я их видел!
Мужчина от неожиданности выронил молоток из рук прямо себе на ногу. Он завыл, обернулся и встретился взглядом с Джеком. Лицо его покрывала длинная борода, на носу расцветала отвратительная бородавка, а огромные глаза светились безумием.
– Времени уже нет! Слишком поздно! – из горла человека вырвался не крик, а истошный вопль. С этими словами бездомный кинулся бежать. Но погоня продлилась недолго. Из-за угла шалаша наперерез беглецу вовремя появился Моралес. Одним выверенным ударом пистолета по затылку он повалил мужчину на землю, но сознание тот не потерял.
На помощь сержанту подоспел детектив. Вместе они довольно быстро скрутили подозреваемого. Мужчина дёргался отчаянно и беспорядочно. Это было больше похоже на припадок, нежели на осознанное сопротивление задержанию.
– Звёзды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои! – кричал задержанный.
– Да, да. Вы обвиняетесь в убийстве и имеете право хранить молчание, – Джек проговорил это скорее из уважения к правилу, потому как было ясно, что мужчина едва ли его понимает. Не было даже уверенности в том, что он вообще слышит слова.
6
Бородатого мужчину в рваной одежде в наручниках усадили за стол в комнате допросов. Беседу пытался вести один из стажёров. Джек наблюдал за происходящим через зеркало Гезелла. Сам он не стал вести допрос, отчасти потому, что по дороге в участок уже успел достаточно пообщаться с подозреваемым, если это можно было назвать разговором. С другой стороны, ему хотелось посмотреть со стороны. Детектив был убеждён, что со стороны в большинстве случаев бывает виднее. Молчать подозреваемый не собирался. Но и говорить тоже не хотел. Он безумно озирался по сторонам, без остановки бормотал себе под нос, время от времени переходя на крик.
– И цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и всякий раб, всякий раб! – на этом моменте безумец рывком дёрнулся в сторону сидящего напротив, и если бы не был привязан, то мог бы легко перелететь через стол.
– Ладно, давайте с этим заканчивать, это бесполезно. В камеру его, а завтра вызывайте психиатра. Пусть ему диагноз ставят, а там посмотрим, – заключил детектив спустя полтора часа попыток допросить подозреваемого.
Когда бородатого выводили из комнаты, он сначала вдруг замер на мгновение, затем громко засмеялся. Его пришлось выталкивать из комнаты силой.
– Пришёл великий день гнева Его! – продолжая хохотать, он повторял, – и кто может устоять? Кто? Кто может устоять? – ещё в течение нескольких минут вопли доносились из коридора, пока мужчину не заперли в звукоизолированной камере.
7
Из года в год для праздничного стола Лилли готовила одни и те же блюда. Нельзя сказать, что она не любила кулинарных экспериментов. В обычные дни она часто баловала мужа экзотикой, но в день рождения еда выступала не просто едой. Это была связующая нить, на которую сквозь время нанизывались год за годом. Они образовали своеобразное ожерелье, которое ты никогда не надеваешь, но его иногда приятно достать из шкатулки, подержать в руках и предаться тёплым воспоминаниям.
Лазанья, нарезка из французских сыров, традиционный запечённый гусь, спагетти, ассорти из греческих оливок и неизменное красное итальянское. На приготовления уходил целый день, но Лилли наслаждалась процессом. И особенно ей нравилось смотреть, как гости наслаждаются яствами её собственного приготовления. В последние несколько лет, правда, из гостей остался только Джек. После развода его бывшая жена Кейт переехала в другой город. Дети разъехались ещё раньше. Кейт давно поняла, что первой женой Джека была работа. Её не устраивало место серебряной медалистки. Но как хорошие родители, чета Хейли дождались, когда дети вырастут. А потом разошлись без обид и с чувством выполненного долга.